– А вот и нет, – не сдавался я. – Твоя штуковина мне вовсе не интересна и никогда не интересовала.

– Ладно, поверю на слово. Но здорово, что она есть. Жду не дождусь, когда начну использовать ее по назначению, а ты? Чего так покраснел? Боишься девчонок, что ли?

– Вот еще, пусть они меня боятся. Потому что я буду… это… без конца их трахать. И дрючить.

– Молодец. Раз живем вместе, нам надо подружиться. Будем вдвоем выходить на охоту. Ты, в общем-то, недурен собой. Отыщем девиц, которых можно уговорить на это самое. А уж от меня-то все они без ума.

Учителя тоже были без ума от него и на пасхальной наградной церемонии вручили ему золотую медаль «Самый успевающий ученик», что вызвало зубоскальство наших одноклассников, в отличие от меня не считавших его светом в окошке. Поскольку Джулиан пропустил первый семестр, оставалось загадкой, как он умудрился преуспеть в учебе, да еще прошел слух, будто Макс Вудбид одарил колледж стипендией на том условии, что отныне и впредь табель его сына будет сиять высшими баллами. Я-то радовался, ибо отличников поощряли экскурсией в ирландский парламент, и теперь Джулиан вошел в нашу группу медалистов, отличившихся в английском и ирландском, математике, истории и изобразительном искусстве.

Я получил награду за успехи в английском языке, присужденную мне за письменную работу «Семь шагов к самосовершенствованию». В этом сочинении я перечислил свои планы, которые, я знал, наверняка впечатлят священников, но которые вовсе не собирался претворять в жизнь (кроме последнего, для меня не составлявшего никакого труда). Вот какие это деяния:

1. Изучить жизнь святого Франциска Ксаверия и следовать примеру его христианского подвижничества.

2. Выявить одноклассников, не успевающих по предметам, которые мне даются легко, и предложить им свою помощь.

3. Овладеть музыкальным инструментом – предпочтительно фортепьяно, но никак не гитарой.

4. Прочитать романы Уолтера Мэккина.

5. Начать молиться за упокой души папы Пия XII.

6. Найти протестанта и разъяснить ему ложность его пути.

7. Изгнать все нечистые мысли, особенно те, что направлены на сокровенные места противоположного пола.

Меня радовала не столько медаль, сколько экскурсия, адрес которой ежегодно менялся. Скажем, прежде были такие увлекательные поездки, как в дублинский зоопарк, на полуостров Хоут-Хэд и пирс Дун-Лэаре[12]. А нынче предстояло вообще нечто неслыханное – посещение городского центра, который, несмотря на его близость к школе, был, согласно «Памятке ученика», для нас недоступен. По выходным нас отпускали на побывку, вверяя попечению родителей, опекунов и священников, что ничуть не воодушевляло, однако нам категорически запрещалось появляться на О'Коннелл-стрит и Генри-стрит, рассадниках порока и греха, а также в окрестностях Графтон-стрит, обители художников, писателей и прочих извращенцев.

– Центр города я знаю хорошо, – сказал Джулиан во время нашей недолгой автобусной поездки от Парнелл-сквер до Килдар-стрит. – Иногда отец угощает нас с Алисой обедом в ресторане, но отказывается показать места, которые мне действительно интересны.

– Какие, например?

– Скажем, Харкорт-стрит, – уверенно ответил Джулиан. – Там-то девицы и ошиваются. Или ночные клубы на Лисон-стрит. Правда, они открыты только с вечера. Говорят, тамошние телки за коктейль «Снежок» дадут любому.

Я промолчал, глядя на афиши «Бен-Гура», зазывавшие в кинотеатр «Савой». Джулиан вскружил мне голову, однако его беспрестанные разговоры о женщинах досаждали. Наверное, любой четырнадцатилетний подросток помешан на сексе, но у Джулиана это переходило всякие границы; он беззастенчиво рассказывал, что именно сотворил бы с женщиной, согласившейся с ним переспать, и эти его фантазии меня одновременно будоражили и угнетали, поскольку я понимал, что ничего подобного он не захочет проделать со мной.