Читать я уже не мог, в горле у меня пересохло, и я отправился на поиски какого-нибудь питья, но в вестибюле меня ждал еще один сюрприз: на стуле, служившем элементом декора и не предназначавшемся к прямому использованию, сидел мальчик примерно моих лет и листал комикс.

– Привет, – сказал я. Мальчик поднял взгляд и улыбнулся. Мне сразу понравились его светлые волосы и ярко-синие глаза. – Меня зовут Сирил Эвери, мне семь лет. Чарльз и Мод – мои приемные родители, а своих настоящих родителей я не знаю. Я живу тут с рождения, наверху у меня своя комната. Кроме служанки, ко мне никто не заходит, и я там все устроил по-своему. А тебя как зовут?

– Джулиан Вудбид.

В тот миг я понял, что ничуть не робею. А заикание мое исчезло.

Спору нет, мы с Джулианом росли в тепличных условиях. Родители наши имели деньги и положение в обществе. Они вращались в изящных кругах, дружили с теми, кто занимал видные посты в правительстве или составил себе имя в искусстве. Мы жили в особняках, где всю черную работу выполняли немолодые женщины; утренним автобусом добравшись на службу, они вооружались тряпками, швабрами и вениками и начинали поход из комнаты в комнату, помня о запрете разговаривать с нами.

Мод требовала, чтобы наша домработница Бренда по дому ходила в тапочках, а то, мол, стук каблуков мешает ей творить. В ее кабинет уборщица категорически не допускалась, а посему там всегда плавала пыль вперемешку с табачным дымом и к вечеру, когда в окна заглядывало клонившееся к закату солнце, становилось нестерпимо душно. Если Бренда запомнилась как неизменная часть моего детства, то в семье Джулиана служанки не задерживались больше года, и я не ведаю, что тому было причиной – тяжелая работа или суровость хозяев. Однако, несмотря на всю эту уже привычную роскошь, нам обоим было отказано в любви, нехватка которой навсегда впечаталась в наши жизни, точно глупая татуировка, по пьяни сделанная на заднице, и неумолимо повела нас к одиночеству и горю.

Мы учились в разных школах. Каждое утро я шагал в маленькую начальную школу в районе Ренела, а Джулиан – в такое же заведение на тихой улочке возле парка Сент-Стивенс-Грин. Мы не знали, куда нас отправят после шестого класса, но поскольку Чарльз и Макс учились в частной средней школе Бельведер (где, кстати, познакомились и подружились как нападающие регбийной команды, проигравшей Каслнок-колледжу в финале школьного кубка провинции Лейнстер 1931 года), мы предполагали, что, скорее всего, там и окажемся. Школьная система досаждала Джулиану меньше, чем мне, – по природе он был экстраверт и легче сходился с людьми.

В день нашего знакомства в вестибюле мы перекинулись парой фраз, а затем, как водится у детей, я пригласил его посмотреть мою комнату, и он охотно последовал за мной. Стоя возле моей неприбранной кровати, Джулиан оглядывал книги на полках и разбросанные по полу игрушки, и мне пришла мысль, что он – первый, не считая меня, ребенок, переступивший порог этой комнаты.

– Везет тебе, столько места. – Приподнявшись на цыпочки, Джулиан глянул на площадь под окном. – И ты здесь один?

– Да. – Мое жилье, каким вряд ли мог похвастать кто-нибудь из моих ровесников, состояло из трех помещений и больше походило на полноценную квартиру: спальня, ванная, игровая. – Чарльз занимает второй этаж, Мод – третий, а первый этаж общий.

– Хочешь сказать, твои родители спят порознь?

– А твои вместе, что ли?

– Конечно.

– А почему? У вас не хватает комнат?

– В нашем доме четыре спальни, – сказал Джулиан и, скривившись, добавил: – У меня за стенкой живет сестра.