– …в ухе у трубочиста? – подсказал Натт.

– Ага. Ты, типа, въезжаешь. Давай, не копайся, иначе опоздаем.

Натт с сомнением посмотрел на длиннющий шарф в зеленую и розовую полоску и на огромную желтую шерстяную шапку с розовым помпоном.

– Натяни поглубже, чтобы уши прикрыть, – велел Трев. – Ну, шевелись!

– Э… он розовый? – нерешительно произнес Натт, держа шарф в руках.

– А в чем проблема?

– Если не ошибаюсь, в футбол играют грубые мужчины. Тогда как розовый, прошу прощения, это… женский цвет.

Трев ухмыльнулся.

– Да, это ты, типа, в точку. Ловко подметил. Ты ваще умный. Прям настоящий ученый, вот что я тебе скажу. Здесь, на наших улицах, тебя, типа, обязательно оценят.

– А, кажется, я понял. Розовый цвет в данном случае символизирует воинственную маскулинность. Его носитель как будто заявляет: я такой мужественный, что могу позволить себе заронить в вашу душу сомнения, и тогда у меня появится возможность подтвердить свои лучшие качества, применив в ответ силу. Не знаю, читали ли вы сочинение Офлебергера, которое называется «Die Wesentlichen Ungewissheiten Zugehorig der Offenkundigen Mannlichkeit»…

Трев схватил его за плечо и развернул к себе.

– Блин, Гобби, ты о чем ваще думаешь? – поинтересовался он, придвигая свое раскрасневшееся лицо почти вплотную. – В чем у тебя проблема? Че ты здесь забыл? Ты, типа, знаешь столько длиннющих слов, и язык у тебя в них не путается, так какого черта ты делаешь в свечном подвале, где… э… приходится вкалывать на таких, как…? Я че-то не понимаю, правда. Ты че, слинял из Старого Сэма? Не, я не возражаю, если только, типа, ты не пришил какую-нибудь старушку, но, елки-палки, отвечай!

«Слишком опасно, – в отчаянии подумал Натт. – Надо сменить тему».

– Ее зовут Джульетта, – проговорил он. – Ту девушку, о которой вы спрашивали. Она живет по соседству с Глендой. Честное слово!

Трев подозрительно взглянул на него.

– Это тебе Гленда сказала?

– Да!

– Небось наврала. Она же знала, что ты мне скажешь.

– Не думаю, что она стала бы врать, мистер Трев. Мы подружились.

– Я вчера о ней, типа, всю ночь думал.

– Да, она превосходно готовит, – согласился Натт.

– Я думал о Джульетте!

– Э… а еще Гленда просила передать, что Джульетта носит фамилию О’Столлоп, – сказал Натт, который терпеть не мог приносить плохие вести.

– Что? Это девчонка О’Столлопов?

– Да. Гленда просила посмотреть, как вам это понравится, но я знаю, что такое ирония.

– Ни фига себе клубничка в собачьей похлебке! Ну, в смысле… О’Столлопы все гады, как на подбор, им только дай подраться, это ж такие сволочи, что у человека фамильные ценности горлом полезут, как они пнут!

– Но вы ведь не играете в футбол. Вы только смотрите.

– Да, блин! Но я – Символ! Меня весь город знает, у кого хошь спроси. Все знают Трева Навроде, потому что я сын Дэйва Навроде. Всякий, кто любит футбол, про него слыхал. Четыре гола! Никто столько в жизни не забивал! Он никому спуску не давал, мой папаша, вот что. Однажды он подхватил одного гаденка из «Долли», который поймал мяч, и швырнул его ажно за черту. Да уж, никому он спуску не давал, да еще с довеском.

– То есть он тоже дрался и пинался?

– Че? За шары меня решил подергать, да?

– Я никоим образом не хотел вас обидеть, мистер Трев, – возразил Натт – так серьезно, что Трев невольно усмехнулся, – но, сами понимаете, если он дрался с представителями противоположной стороны еще более жестоко, чем они с ним, разве это не значит, что он…

– Это мой старик, – перебил Трев. – А потому не надо тут равнять его с кем попало, усек?