А в тот воскресный день мы с ним шагали в толпе гуляющих по правой стороне Елисейских Полей. Светило солнце. Тротуары перед каждым кафе были заставлены столиками. Еще один погожий денек бабьего лета – как его называли те люди, что собирались по вечерам в «Ла Мален». Но до каких пор оно будет продолжаться? Наконец мы подошли к «Этуаль».

– Устали? – спросил Ги Венсан.

Нет, я совсем не устала.

– Если хотите, можно прогуляться до Булонского леса, – предложила я.

Возле Порт-Дофин мы свернули на дорожку, ведущую к прудам. Я указывала путь.

– Похоже, вы неплохо изучили лес.

И правда, я часто бывала здесь днем. Я не могла сидеть одна в квартире на улице Винез. И сбега́ла оттуда – точно так же, как удирала по вечерам от друзей Мирей Максимофф. Притом всякий раз с удовольствием – оттого что исчезала незаметно. Была – и нет меня!

Мы сели на скамейку возле пруда. Я спросила, гуляет ли он здесь когда-нибудь. Нет, не гуляет, уже целую вечность. Он был лет на десять-пятнадцать старше меня. И наверняка где-то работал. Он глядел на меня так же, как недавно в ресторане, – с пристальным, почти заботливым интересом. Но казалось, он тоже не очень-то понимает, что я за птица. Он спросил, сколько мне лет. Я хотела прибавить себе возраст, но лучше было сказать правду. Все-таки один год я себе накинула. Девятнадцать. Он очень удивился. Сам он давал мне чуть больше двадцати.

Мимо нас по аллее целыми семьями дефилировали гуляющие. Дети все время отставали от взрослых, и те окликали их по именам, одни плаксиво, другие властно; голоса постепенно затихали вдали. Кто-то крикнул несколько раз: «Ги!», и я вспомнила, что моего спутника тоже зовут Ги. Но он и глазом не моргнул. Я тогда еще не знала, что это его ненастоящее имя.

– Вообще-то, я ищу работу, – робко вымолвила я.

И вдруг быстро, так быстро, что слова путались и налезали одно на другое, рассказала ему часть правды: я приехала из Лиона, живу сейчас у Мирей Максимофф и ищу работу в Париже.

– А ваши родители? Что они об этом думают?

Меня смутил этот вопрос. Покидая Лион, я даже не вспомнила о родителях. Не то чтобы они мне были безразличны, просто я давно уже отдалилась от них. И все же они фигурировали в моих планах на будущее, вот только пускай моя жизнь определится и я избавлюсь от чувства неприкаянности, мучившего меня каждое утро. Когда все станет ясно и прочно, я буду рада снова увидеться с ними.

– Они ничем не могут мне помочь, – ответила я.

Мы еще немного побродили по дорожкам вблизи Пре-Кателан. Аллеи мало-помалу становились безлюдными и превращались в лесные тропинки. И тогда он сказал, что надо поворачивать назад, не то мы заблудимся. Я спросила, кем он работает. О, ничего интересного, мотается по делам между Францией и Швейцарией. У него есть компаньоны, и они все вместе держат некое агентство в Париже. Самая банальная работа, из тех, о которых даже рассказывать нечего, только скуку наводить. Я решила не настаивать.

Ближе к вечеру мы зашли в один из чайных салонов Булонского леса. За столиками сидели семьи, гулявшие недавно по берегу пруда. За другими столами громко, во весь голос, беседовали женщины в возрасте. Он с интересом разглядывал окружающих. Я подумала: уж не очутился ли он в таком месте впервые, как и я?

– Странно, – сказал он наконец. – Здешние посетительницы носят каракулевые манто.

Он по-прежнему выглядел невозмутимым и задумчивым. Позже всякий раз, когда мы находились среди людей, мне казалось, что ему не по себе, словно у него не было с другими ничего общего. Эдакий иностранец, который не знает местного языка и все время боится, что с ним заговорят. Может быть, он думал, что, если кто-то заметит на его лице малейшее колебание, малейшую боязнь, это принесет ему несчастье. Вот он и хотел выглядеть бесстрастным и избегал резких движений. Он улыбался какой-то отрешенной улыбкой.