На мою удачу, с момента, когда я родила, и до сегодняшнего дня бушевал такой сильный буран, какого и старожилы не припомнят. В такую погоду даже северяне старались не отходить далеко от посёлка. Я то и дело слышала, как постовые перекликаются только для того, чтобы не потеряться в снежной буре. Со временем регулярный вой на поверхности стал меня только успокаивать. Постовые на месте, а это значит, что всё хорошо.

Я старалась думать только о хорошем, и дети в этом были моей отрадой. Глядя на них нельзя было не улыбнуться. Они были совсем крохотные, с маленькими треугольниками ушей и большими, по сравнению со всем телом, головами. Пахли влажной шерстью и сладким молоком.

То, что вместо детей у меня появились щенки: четыре мохнатых комочка, меня ничуть не смущало. В волчьем моём обличии это казалось единственно верным вариантом, но, когда я изредка могла выйти на улицу, чтобы размяться, и обращалась человеком, представить себя, нянчащуюся с щенками, было забавно. И только чувство материнства, чувство ответственности за своих детей, любовь к ним – эти эмоции не проходили ни на минуту.

* * *

Уула оказалась права. Непогода стихла до самого вечера, собравшись на горизонте низкими сизыми тучами. Они нависли над землёй и застыли, сиюминутно грозясь вернуться и повторить разгул стихии. Редкий ветер набегал порывами, завывая в ветвях. Но снег утих.

Мы с Литто решили, что, пока есть возможность, нужно вернуться домой. Оставаться далеко от посёлка было рискованно. Пусть постовые пока никого не заметили на границах северных земель, но опасность могла нагрянуть внезапно, не оставляя нам времени на отступление.

Пока мы с щенками ждали сани, чтобы в тепле и уюте вернуться домой, я думала о своём прошлом. Дом – что я только не называла таковым в последние несколько месяцев, когда вся моя жизнь пошла наперекосяк. Но только тот дом, где я родилась и выросла, оставался мне самым родным. Затерянный меж горных круч и густых лесов, окружённый непроходимыми скалами и смертельно опасными глубокими ущельями. Дом. Хотела бы я вернуться туда хотя бы на пару дней. Пройтись по знакомым тропам, хлебнуть леденящую пригоршню воды из быстрой речки, вдохнуть полной грудью свежий горный воздух, наполненный запахом трав и опьяняющим чувством свободы.

– Чего грустишь? – спросил Литто, заметив мой печальный вздох.

– Да так, – ответила я. – Вспомнила дом.

– Скучаешь?

– Конечно. – Я посмотрела Литто в глаза. – Нельзя не скучать о доме. Даже когда всё, что помнишь о нём, – сплошные потери.

Литто молча кивнул. А что тут скажешь? Свой дом он потерял тоже. Вернее, его изгнали. Отец, который пал от руки его брата, который объявил охоту на нас.

Я снова тяжело вздохнула. Беды преследовали нас по пятам, а сдаться – не вариант, тем более сейчас, когда моих маленьких щеночков некому было защитить, кроме нас самих. Я буду бороться до конца!

Словно понимая, о чём я думаю, Литто качнулся, потираясь о меня боком и без слов говоря: «Мы вместе. Мы справимся». Я опустила морду и зарылась носом в его шерсть, отвечая: «Конечно справимся». Так мы и просидели рядом, согревая друг друга тёплыми, пушистыми боками и душами, что за столь малый срок успели стать родными, пока у лесочка не показались сани. Литто занялся охраной, а я подошла к саням и придирчиво осмотрела ложе для щенят. Поправила шкуры, где они лежали неровно, и забрала тёплое вязанное покрывало.

– Ну, где вы тут? – спросила я, влезая обратно в нору.

Чтобы согреться, щенки сгрудились в кучу, как мы с Литто только что. Я аккуратно подхватила первого бурого щенка пастью, вынесла из норы, положила в покрывало и укутала.