Палата, конечно, выглядела скромнее фойе, но все равно симпатично, чем-то напоминая комнату средней стоимости в отеле «Плаза»: высокий, с белым карнизом, потолок, камин, облицованный белым кафелем, темно-зеленый ковер, нежно-зеленые занавески, зеленый диван и пара стульев. Предполагалось, что больной будет чувствовать себя в такой обстановке уютнее, чем в обычной больничной палате. И, хотя большинству пациентов обстановка была безразлична, поскольку они ее не воспринимали, посетителям такая уютная атмосфера поднимала настроение.

Исключение составляла только кровать для больного, но и она, при всем своем удручающе утилитарном виде, была накрыта зеленым покрывалом.

Однако с самим больным поделать уже ничего было нельзя, его вид, конечно, очень портил обстановку.

Джек наклонился над женой и поцеловал ее в щеку. Та даже не пошевельнулась. Он взял ее руку в свои ладони, но она не ответила рукопожатием, рука оставалась вялой, мягкой, бесчувственной, хотя и теплой.

– Дженни? Это я, Дженни. Как ты себя сегодня чувствуешь? А? Ты хорошо выглядишь, просто замечательно. Ты всегда прекрасно выглядишь.

И в самом деле, для человека, восемь лет находящегося в состоянии комы, не видящего солнечного света и не чувствующего дуновения свежего воздуха, она выглядела довольно хорошо. Возможно, один Джек мог сказать, что она выглядит прекрасно, – и при этом не кривить душой. Она не была так же красива, как прежде, но, безусловно, по ее внешнему виду нельзя было сказать, что вот уже почти десять лет она кокетничает со смертью.

Ее волосы утратили блеск, хотя и были по-прежнему густыми, с тем же каштановым оттенком, что и четырнадцать лет назад, когда он впервые увидел ее за прилавком парфюмерного отдела в магазине Блумингдейла. Теперь волосы ей два раза в неделю мыли и ежедневно расчесывали медсестры.

Он мог бы погладить их, не беспокоя жену, потому что ее уже ничто не беспокоило, но не стал этого делать. Потому что это причинило бы боль ему самому.

Ни на лбу, ни на лице Дженни не было морщин, даже в уголках глаз, всегда закрытых. Она сильно похудела, но не до такой степени, чтобы выглядеть отталкивающе. Неподвижная под зеленым покрывалом, она походила на заколдованную принцессу, уснувшую в ожидании поцелуя, который разбудит ее от векового забытья.

И только едва заметное слабое дыхание и сокращение мышц шеи, когда Дженни глотала слюну, выдавали в этой спящей красавице жизнь. Но глотательные движения были чисто автоматическими и вовсе не свидетельствовали о сознательном действии или реакции на окружающий ее мир.

Поражение мозга было глубоким и неизлечимым, и те слабые движения, которые она время от времени совершала, были единственными телодвижениями, на которые она была способна, пока еще в ней теплилась жизнь, если не брать в расчет предсмертную конвульсию. Она была безнадежна, и он знал это и мирился с этим.

Жена выглядела бы гораздо хуже, не получай она такого добросовестного ухода: каждый день команда врачей делала ей массаж, поддерживая на необходимом для жизнедеятельности уровне мышечный тонус.

Джек долго не выпускал из ладоней ее руку. Вот уже семь лет он приходил сюда дважды в неделю по вечерам и на пять-шесть часов каждое воскресенье, а случалось, навещал днем и в будний день. И, хотя состояние ее не изменилось, ему не надоедало смотреть на нее.

Джек подвинул поближе к кровати стул и сел, не выпуская руки жены, у изголовья, вглядываясь в ее лицо. Он разговаривал с ней более часа: рассказал о фильме, который посмотрел после предыдущего своего посещения, о двух книгах, которые прочитал, говорил о погоде, о сильном и морозном зимнем ветре, в красках описал предпразднично разукрашенные витрины магазинов: приближалось Рождество.