К собственному удивлению, Джинджер работала со свойственными ей уверенностью и быстротой, лишь немного сильнее, чем обычно, потела. Но сестра в нужный момент убирала пот со лба свежим тампоном.

Когда они с Джорджем мыли после операции руки, он заметил одобрительно:

– Четкая работа.

– Вы всегда так спокойны, словно бы… словно вы вовсе и не хирург… как будто вы портной, подгоняющий костюм, – намыливая руки под краном, промолвила Джинджер.

– Это только так кажется, – ответил Ханнаби. – Но я всегда в напряжении во время операции. Потому-то я и слушаю Баха. А вот вы сегодня были напряжены больше, чем обычно, – добавил он.

– Да, – призналась она.

– Такое случается, – успокоил Джордж, улыбаясь мягкой, детской улыбкой. – Главное, что это не сказалось на вашем мастерстве. Вы все делали гладко, по высшему разряду. Вы должны научиться использовать напряжение во благо.

– Я постараюсь.

– Вы, как всегда, излишне требовательны к себе, – ухмыльнулся хирург. – Я горжусь вами, крошка. Признаюсь, у меня возникала мысль, что вам лучше было бы покончить с медициной и зарабатывать себе на хлеб рубкой мяса в супермаркете, но сейчас-то я знаю, что из вас будет толк.

Джинджер попыталась улыбнуться в ответ, но улыбка получилась довольно кислой. Она не просто нервничала. Она ощущала леденящий, черный ужас, вот-вот готовый одержать над ней верх, и это уже не укладывалось ни в какие рамки. Она не чувствовала раньше ничего похожего, а тем более, она не сомневалась в этом, подобного страха никогда не испытывал Джордж Ханнаби. Если так пойдет и дальше, если страх будет постоянно преследовать ее во время операций… тогда что же ей делать?

В половине одиннадцатого в тот же вечер (она читала в постели книгу) раздался телефонный звонок. Это был Джордж Ханнаби. Позвони он пораньше, она бы перепугалась, решив, что Джонни стало хуже, но теперь она знала, что́ ей делать.

– Очень жаль. Мисс Вайс нет дома. Я не говорить английский. Звоните в следующем апреле, пожалуйста.

– Если это задумано как испанский акцент, – сказал Джордж, – то он звучит довольно скверно. А если как восточный, то просто ужасно. Благодарите Бога, что выбрали профессию врача, а не актрисы.

– Зато вы, должна отметить, могли бы стать неплохим театральным критиком.

– А разве я не обладаю столь необходимыми для этого качествами – беспристрастностью в оценках и проницательностью? А теперь заткнитесь и слушайте: у меня хорошая новость. Вы готовы, моя умница?

– Готова? Для чего?

– Для великих свершений. Для пересадки аорты.

– Вы хотите сказать… Это значит, я буду не просто ассистенткой? Буду оперировать сама?

– Да, сама – как ведущий хирург.

– Пересадка аорты? Я не ослышалась?

– Именно так. Не для того же вы специализируетесь на сердечно-сосудистой хирургии, чтобы всю оставшуюся жизнь вырезать аппендиксы?

Она уже слушала его сидя, раскрасневшись от волнения.

– И как скоро?

– На следующей неделе. Пациентку зовут Флетчер, ее обследуют в четверг или в пятницу на этой неделе. Мы вместе ознакомимся с ее историей болезни в среду. Если все пойдет по графику, я склонен думать, что мы сможем прооперировать ее в понедельник утром. Конечно, вы сами составите расписание обследования и план дальнейших действий.

– Бог мой!

– У вас все прекрасно получится.

– Но ведь вы тоже будете участвовать…

– Я буду ассистировать… если вы сочтете, что я еще на что-то годен.

– Но вы замените меня, если я сорвусь?

– Не говорите глупостей. Вы не сорветесь.

Она помолчала, потом твердо подтвердила:

– Да, я не сорвусь.

– Узнаю свою Джинджер. Вы можете сделать все, что задумаете.