Он вот сейчас назвал моё имя. Для чего? Позвал меня? Зачем? Чтобы сообщить, что мы приехали? Чтобы спросить что-то еще? Да, я была не в себе. Особенно сегодня. Вылететь с работы за это – меньше одной секунды, но это только сегодня, правда. Только сегодня я так расклеилась. Словно бы кто-то что-то подсыпал мне в воду с утра, и всё…

Всё, хватит.

- Вы знаете о том, что там произошло, в Солнечногорске? – спросила я ровно. – Два года назад?

- Знаю, да, - ответил Волков. – Один из врачей… пытался убить свою девушку в их съёмной квартире. Совершить какой-то зверский ритуал или что-то такое.

Я промолчала. Не могла говорить больше. Внутри все болело и рвалось на части.

- Спасибо, что подвезли, Дмитрий Романович, - я схватилась за ручку двери.

- Соловьева…

Я закрыла глаза.

- Это я была этой девушкой. Меня спасли только потому, что соседка позвонила в дверь – она хотела спросить про свою кошку. Вот так, представляете? Просто вжух, и вот так – позвонила второй раз за весь год, что мы жили там. Жить мне хотелось, знаете. Очень хотелось. Я уже не помнила себя от боли, но в сознании была, и мне каким-то чудом хватило сил закричать, - сказала я так, словно бы отвечала на судебном заседании. Немного помолчав, я продолжила. – Он сбежал. Его поймали потом, и упекли в психушку. Но я… - Я посмотрела на Волкова. – Я бы умерла, если бы не врач, который возился со мной двенадцать часов, не покладая рук.

Волков отвернулся, устремляя мрачный взгляд куда-то в темноту, за капли, ползущие по стеклу. Начался дождь. Небо стало не просто сумрачным, но каким-то страшно-холодным, темным, давящим.

- Мне жаль, - тихо сказал он.

Я покачала головой.

- Мне жаль только, что я так и не узнала, кем он был, этот врач. Он был проездом в этом… незабываемом теперь для меня Солнечногорске. – Я прикусила губу, побегала взглядом, рассматривая двор: спешащих в подъезды старушек, людей, открывающих зонтики, темнеющий от воды кирпич. Свет, зажигающийся в окнах. Он будто бы меня согревал, этот свет. – Меня при первой возможности для перевода увезли в Москву, и дальше всё. Я больше не хотела возвращаться в ту страшную историю ни вопросами, ни мыслями, ни чем-либо ещё. Просто закрыла эту станицу, оставив всё в прошлом. И плевать мне на всю эту психотерапию. Я просто не могу.

Мы молчали, наверное, ещё минут пять. Потом я нашла в себе силы повернуться к Волкову.

- Вы теперь уволите меня?

Он вдруг рассмеялся.

- Ну, ты мнишь меня большим страшным волком, кажется?

Я улыбнулась, и Волков вдруг протянул ко мне руку, уверенно так, без всяких сомнений, и оттер пальцами мои слезы со скул. Я замерла – от какого-то восторга, неожиданности. Мои глаза распахнулись, и сердце, кажется, готово было выпрыгнуть из груди. Его пальцы были шершавыми, сильными. Мне хотелось закрыть глаза и повернуться щекой к его ладони, прижаться к ней лицом. Но я вовремя себя остановила.

- Я не уволю тебя, Варя, - сказал он вдруг серьезно. – Ты прекрасный работник, и замечательная девушка. И знай, у всех что-то где-то есть. Такое горе или боль, что сердце может разорваться, если долго за все эти горестные нити дергать. Знаешь, я четыре года прожил с женщиной, которая изменяла мне, ненавидела меня, качала из меня деньги, при этом считала лучшим мужчиной в своей жизни. Она хотела, чтобы я был ее эталонным, красивым, воспитанным и образованным мужем, известным врачом-светилой, пока она проводит время в борделях и развлекается с садовником на соседской даче или с сантехником из нашего же домового ТСЖ. Ей хотелось надежный тыл для веселой и разгульной жизни, а я ненавидел только себя, зная, что когда-то согласился на её обалтывания о том, что мы будем прекрасной парой, семьей, родителями. Я предал себя в тот момент, когда женился на той, кого не любил и не хотел любить. Остальное – расплата. До сих пор расплачиваюсь, если честно.