— Нет, не успела. Вовремя ее спугнул.

Выдыхаю ртом и, наконец, открываю подъезд.

— Уф… Поговори с ней, Андрей, да так, чтобы у Веры из головы вылетела эта убийственная затея.

— Пообщаюсь на повышенных тонах, не обессудь. Несколько минут подождете с ребенком вне квартиры?

— Пусть будет так.

Я отмыкаю дверь.

Вера с нетерпением ждала меня с вкусной пиццей, но никак не в компании Ветрова. Оторопев в проеме между спальней и коридором, хлопает ресницами.

— Сестренка, — нехотя предупреждаю, — Андрею Вячеславовичу нужно с тобой поговорить…

Не снимая обувь, быстро прохожу в спальню, забираю Сашулю и вылетаю в подъезд. Когда закрываю дверь, раздается строгий тон Ветрова:

— Вера, ты прямое доказательство того, что человек способен жить без мозгов! Как вообще ты могла додуматься предложить Борну сделку?!

Я дальше не слушаю. Сердце болит за сестру, на глазах проступают слезы. При других обстоятельствах не позволила бы, защитила Веру. К сожалению, эта ситуация исключительна.

Спустя минут десять Ветров преспокойно распахивает дверь, сигнализируя о том, что можно войти. Саша, как маленький неусидчивый котенок, извивается у меня на руках — наскучило ему, хочется встать на собственные ножки. Отпускаю сыночка. Торопливо разуваюсь и следую за малышом в кухню.

Насупившись, зареванная Вера трясется на стуле, обняв себя руками.

— Извини, сестричка, — кидаюсь к ней. — Я не могла поступить иначе…

— Андрей Вячеславович был груб, но объяснил доходчиво, — шепчет, — а дальше мне решать.

Чаепитие дается напряженно, даже пицца не скрашивает настроения.

Только Саша немного разряжает обстановку. Он сначала приглядывался, какой новый, интересный и малознакомый дядя Ветров расселся в его кухне. Конечно — великое событие. А то все мама и тетя Вера, и в садике одни и те же люди.

Потом на правах хозяина съемной двушки подходит к Андрею, осторожно, будто совершая научное открытие, принимается пальчиком тыкать в ногу, исследуя ее на плотность и прочность. Поняв, что Андрей ему не враг, Саша бубнит на своем детском наречии, прислоняется к мужчине, держится за его бедро, жмется щекой и просит взять на колени.

Ветров смотрится не таким уверенным, как на разборках с бандитами. Он ничего не предпринимает, сидит в замешательстве.

— Чего уж там, бери, — подсказываю.

— Диана… я с детьми не совсем в ладах. Точнее, почти не контактировал…

— Так попробуй, вдруг понравится? — шутливо подначиваю.

Ветров напрягается, подхватывает под мышки вертлявого Сашу и сажает к себе.

Сынок с любопытством трогает колючее от щетины лицо Андрея, оно кажется малышу необычным, ведь у него самого гладкие щеки, у его мамы тоже. После осматривает, что же такого таинственного мы разместили на столе. Берет с тарелки Андрея недоеденный кусок пиццы, тоже изучает.

И Ветров словно преображается. Он перестает испепелять и наверняка раздевать меня взглядом, полностью переключаясь на сына. Даже объясняет, что белая расплавленная субстанция на тесте — это сыр.

Сашулик деловито улюлюкает, настроение у него прекрасное и игривое. Обляпавшись, пробует пиццу, морщит носик. Что-то пошло не по нраву сыночка. Крепче сжимает в руке кусок пиццы, а потом…

Неожиданно, да еще и с размаха, припечатывает его к щеке Ветрова…

И смеется, искренне, пронзительно, до звона в ушах.

— Ой! — вскрикиваю и хватаю бумажную салфетку.

Наблюдаю, как остатки пиццы стекают по Андрею. Неловко — жуть.

— Кхм… ничего, — муж цедит сквозь зубы, но сохраняет величие, — ребенок же. Все-таки хорошо, что я надел черную рубашку.

Забираю у Ветрова сына. Андрей удаляется в ванную.