Но, так или иначе, ни старшего – Годо, ни тем более Мэда, отличавшегося более легкомысленным нравом, вся эта чепуха не особенно волновала. Мэд зашёл к старшему брату, чтобы обсудить некоторые моменты, связанные с общим семейным делом. Почти весь род промышлял виноторговлей, а через полтора месяца, в сентябре, ожидалась ежегодная ярмарка. На неё обычно приезжали перекупщики из соседних к Расширу земель. Урожай вызрел отменный, и дело пахло хорошими барышами.

– Товара много, и нам понадобятся ещё дубовые бочки, – говорил Мэд.

– Надо с родственничками о ценах договориться, не то свои же весь торг перепакостят. А бочки закажем на реке, в артели, – почёсывая за ухом, пробурчал Годо, – там подешевле.

За разговором они не заметили, как графинчик опустел.

Вдруг благостную тишину июльского вечера нарушили грохот и пронзительный визг. Судя по всему, неприятности поселились в соседнем дворе. Братья удивлённо переглянулись, встали и пошли, продираясь сквозь кусты крыжовника, к соседской ограде.

Около дома Уткинсов творилось что-то невообразимое. Из опрокинутой дождевой бочки, стремительно направляющейся к оврагу, торчали мохнатые ноги невысоклика. Их обладатель отчаянно брыкался, обдавая грязными брызгами двойняшек Тину и Пину Уткинс, тщетно пытавшихся поймать пятки несчастного. Чем круче становился склон, тем быстрее разгонялась ёмкость. С хрустом подминая под себя кустарник, бочка устремилась к журчащему на дне оврага ручью, но, напоровшись на пень, с треском развалилась. Хрясь! И, описав дугу, узник деревянного снаряда с воплем шлёпнулся в ручей. Девчонки перестали верещать и в ужасе уставились вниз.

– Да это же наш племянничек! – воскликнул Годо. – Опять угораздило…

Мокрый, взъерошенный и плюющийся молодой невысоклик с железным обручем на шее был не кто иной, как Олли Виндибур в натуральном виде.

Родителей девчонок не оказалось дома, и сёстры попросили проходившего мимо паренька достать с крыши волан для игры ракетками. Олли волан достал, но, наступив на перезрелую грушу, поскользнулся и сверзился прямо в бочку для дождевой воды.

Впрочем, в том, что произошло, не было ничего необычного. Олли часто попадал в передряги. "Этот парень войдёт в историю!" – как-то сказал про него старый паромщик Брю – невысоклик с «морскими странностями».

И правда, истории с Олли случались столь часто, что родичи стали поговаривать о каком-то семейном проклятии, якобы доставшемся ему от прабабки по материнской линии. С виду юноша был настоящий Виндибур – рослый и такой же упрямый, как и вся его родня. И всё бы хорошо, не обладай он способностью попадать в нелепые ситуации.

Особенно Олли не везло с водой. Вода словно притягивала его. В детстве он только и делал, что падал в лужи, поросячьи поилки и опрокидывал на себя ведра. Позже начало доставаться и окружающим.

До сих пор в посёлке помнили, как его бабку хватил удар, когда она увидела облепленного мелким гравием архивариуса Клюкла, который нёсся за Олли с фрагментом изгороди в руке. Голову Пью Клюкла настигло стоявшее на лесах ведро с олифой, в которое малыш угодил камнем. Бабка же решила, что ожила статуя плодородия.

Только зимой старый паромщик Брю дважды вылавливал Олли из проруби. Уж не говоря о том, что летом на купание в реке для отпрыска уважаемой фамилии налагалось табу.

– Я думал, проклятье уже перестаёт действовать, – разочарованно произнёс Олли, озираясь, – Даже странно…

– Да-а… – протянул подошедший Мэд. – Ну ладно, пойдём сушиться.

И дядья с племянником направились в сторону дома.