Под пронзительный вой сирены парамедик в «Скорой помощи» измеряет мне кровяное давление и снимает ЭКГ. Когда я прошу сообщить мне мои жизненные показатели, она мягко и профессионально сообщает, что не может предоставить эту информацию. Я чувствую едва уловимое желание расширить контакт, взаимодействовать с ней как с личностью. Спокойно говорю, что сам врач (полуправда). Она возится с приборами, а затем замечает, что это могут быть не совсем корректные показания. Минуту или две спустя она сообщает, что мой пульс 74, а кровяное давление – 125/70.

«Какие были показатели, когда вы впервые подключили меня?» – спрашиваю я.

«Ну, ЧСС у вас была 150. Парень, который измерял ее до того, как мы приехали, сказал, что пульс был около 170».

Я глубоко и с облегчением вздыхаю.

«Спасибо, – отвечаю я и затем добавляю: – Слава богу, не будет ПТСР».

«Что вы имеете в виду?» – спрашивает она с неподдельным любопытством.

«Ну, у меня, скорее всего, не будет посттравматического стрессового расстройства».

Она все еще выглядит озадаченной, и я объясняю, как моя дрожь и следование защитным реакциям помогли «перезагрузить» нервную систему и вернули меня в мое тело.

«Таким образом, – продолжаю я, – я вышел из защитного режима «бей или беги» и уже не нахожусь в нем».

«Хм, – комментирует она, – так вот почему жертвы несчастных случаев иногда борются с нами – они все еще находятся в состоянии «бей или беги»?»

«Да, верно».

«Вы знаете, – добавляет она, – я заметила, что у людей часто намеренно стараются остановить дрожь, когда мы везем их в больницу. Иногда их крепко привязывают ремнями или делают укол валиума. Может, это не так уж хорошо?»

«Да, это нехорошо, – подтверждает учитель во мне. – Это может дать временное облегчение, но удерживает человека в замороженном состоянии, он застревает в произошедшем».

Она рассказывает, что недавно прошла курс «оказания первой помощи при травмах» под названием «Разбор критических инцидентов». «Они опробовали, как это работает, на нас в больнице. Пришлось говорить, что мы чувствовали после несчастного случая. Но от разговоров мне и другим парамедикам стало только хуже. Я не могла заснуть после этого. Но вы же совсем не говорили, что произошло. Вас, как мне кажется, просто трясло. И это то, что снизило пульс и кровяное давление?»

«Да», – ответил я и добавил, что это были спонтанные защитные микродвижения, которые совершали мои руки.

«Держу пари, – размышляла она, – если бы дрожь, нередко возникающую после операции, не подавляли, а дали ей пройти естественным путем, выздоровление пациента случилось бы быстрее и, возможно, даже послеоперационная боль уменьшилась бы».

«Верно», – говорю я, улыбаясь в знак согласия.

Каким бы ужасным и шокирующим ни был этот опыт, он позволил мне применить метод работы с внезапной травмой, который я разрабатывал, о котором писал и который преподавал в течение последних сорока лет. Прислушиваясь к «бессловесному голосу» тела и давая ему возможность делать то, что ему нужно; не прекращая дрожи, отслеживая внутренние ощущения, одновременно позволяя завершить реакции защиты и ориентирования; разрешая себя испытать «эмоции выживания», то есть ярость и ужас, при этом не позволяя им захватить себя, я, к счастью, остался невредимым как физически, так и эмоционально. Я испытывал не только благодарность; я испытывал чувство смирения и признательности, обнаружив, что могу использовать свой метод для собственного спасения.

В то время как некоторые способны оправиться от подобной травмы самостоятельно, многим это не дано. Десятки тысяч солдат переживают сильнейший стресс и ужасы войны. Кроме того, в мире происходят чудовищные случаи сексуального насилия и рукоприкладства. Однако многие испытали шок от гораздо более «обыденных» событий, таких как операции или инвазивные медицинские процедуры. Так, например, недавнее исследование показало: у пациентов в сфере ортопедии в 52 % случаев после операции диагностируется ПТСР.