Обсессивно-психастенический (характерный для обсессивно-фобического невроза) – это когда чувство долга, воспитание, морально-этический комплекс и многоэтажная система ценностей говорит: «Низзя!», а подсознание дуется и капризничает: «А я хочу!»
Неврастенический – это когда ты, взвалив на себя кучу обязательств и ответственности, карабкаешься к сияющим вершинам торжества разума и долга, подстегивая себя нагайкой самодисциплины, а изможденная психика хрипит: «Все, командир, дальше без меня!» – и сползает по склону. Вообще же, если брать в целом, любой невроз – это кризис мировоззрения, которым пациент располагает на текущий момент. Напомню, что и этот взгляд на первопричину невроза разделяют далеко не все. Позже я вам покажу, в чем рациональное зерно этой теории.
История невроза: давно ли человечество им страдает
Итак, теперь вы имеете некоторое представление о том, что же такое неврозы. Логично, чтобы следующим шагом стал рассказ о том, давно ли существует этот недуг.
Мнение, что невроз – болячка довольно свежая, что появилась она самое раннее в веке этак XVIII и что виной всему прогресс, мягко говоря, неверное. Хотя и устоявшееся. Причем всяк норовил приписать неврозам те черты, с которыми лично был знаком не понаслышке, и изложить те причины, о которых сам любил побрюзжать.
Еще за полвека до обозвавшего невроз неврозом Уильяма Каллена в присутственных местах Англии стало модно говорить, помимо непременной погоды, еще и про душевные болезни. Про безумие (madness) в целом, например. Или же про истинно английскую, по искреннему и глубокому мнению собеседников, болезнь – spleen. Что значит «интернациональное явление»? Нет, джентльмены, вот и сэр Пушкин подчеркивает, что у этих русских – русская хандра, а у нас – чисто английский сплин, и давайте уже не будем путать понятия. На эту тему пишет в 1725 году свой «Трактат о сплине и ипохондрии» Ричард Блэкмор (не поэт и не гитарист); ее же подхватывает в 1730-м в «Трактате об ипохондрии и истерии» философ и сатирик Бернард де Мандевиль; а в 1733 году издается «Английская болезнь» шотландца Джорджа Чейни, где отведено немало места неврастении и ипохондрии.
На континенте, особенно во Франции, куда доходят новости из заокеанских колоний, отсутствие информации о безумцах среди местного населения (ну дикари же, неужто кто-то всерьез будет интересоваться особенностями их менталитета, господа!) даже послужило основой для целого ряда расхожих среди европейской ученой братии теорий. Суть их была такова: бремя цивилизации давит на человечество и портит его – как в отношении морали, так и по всем прочим направлениям. Деградирует оно, это человечество, из-за своего отрыва от природы и всего того естественного, что не безобразно. Вот как видели причину многочисленных нервических расстройств, к примеру, у женщин диванные теоретики тех времен:
«Минута, когда наши парижские дамы поднимаются с постели, весьма далеко отстоит от той, что указана нам природой; прекраснейшие утренние часы уже истекли; самый чистый воздух исчез, никому не принеся пользы. Зловонные, болезнетворные испарения, притягиваемые солнечным теплом, уже поднимаются в атмосфере; именно в этот час красавица предпочитает вставать ото сна» (Beauchene. De l’influence des affections de l’ame dans les maladies nerveuses des femmes. Paris, 1783, p. 31.)
А еще эти книги с романами – все зло от них:
«Столь великое множество авторов производит на свет целые толпы читателей, а продолжительное чтение вызывает все возможные нервные болезни; быть может, среди причин, что подорвали за последнее столетие здоровье женщин, главная состояла в бесконечном умножении числа романов… Девочка, которая десяти лет от роду читает, вместо того чтобы резвиться, в двадцать лет превратится не в добрую кормилицу, а в истеричку» (Causes physiques et morales des maux de nerfs (Gazette salutaire, № 40, 6 octobre 1768). Статья анонимная).