– Конечно, полюбит!

Разве самый сильный, самый добрый и лучший на свете Князь может не полюбить такую замечательную, такую славную Джойн? И не такая уж она и страшненькая… грудь, к примеру, даже на ролфийский вкус весьма хороша. Тем более что Вилдайр же знал, за кем посылал…

– Он… он такой, он добрый… У него даже твой портретик есть, представляешь? – Ну конечно же! Раз даже портрет Джойнин у него есть, наверняка ведь это неспроста! – Как Эйккен Джоэйн… а деток у него нет, я говорила?

И тут леди Янамари вспомнила своих деток. Раммана и Идгарда. Своих маленьких мальчиков, брошенных непутевой матерью-шуриа, неузнанных жестокосердным отцом. Что с ними теперь будет?

И в голос заревела от жалости к Священному Князю и его княгиням, к себе, к деткам, к Аластару и его дочерям, которых он даже не замечает. А Грэйн заревела за компанию – горько так, безнадежно, о каком-то своем неведомом ролфийском горе. Волшебное вино открыло все шлюзы на пути соленых потоков, чтобы те хлынули по щекам. Колдовское вино, эсмондское.

«Надо спросить у Алфера…»

Джойана огляделась и увидела, что диллайн нет в пещере, а они с Грэйн остались одни. Шуриа стало так обидно, что она не смогла сдержать горестного вопля:

– И этот от нас ушел!

Ролфи подхватила:

– Вспугнули! Улетел!

Теперь они рыдали хором, прижавшись и поглаживая друг друга по волосам, самозабвенно, до изнеможения, вычерпывая до дна озера невыплаканных женских слез.

А потом, обессилев, сползли на звериную шкуру, по-сестрински обнялись и заснули.

Должно быть, беглянки видели десятый сон, когда вернулся Алфер. Он полюбовался на трогательно сопящих женщин и заботливо укрыл их домотканым теплым пледом. Ночи еще не такие уж и теплые. Особенно здесь, на севере, в Локэрни. Под утро совсем посвежеет, а ролфийка больна.

Алфер, мурлыкая под нос песенку, добавил в огонь сухих поленьев и кинул туда же травы. Ночь длинная, вино сладкое, жизнь долгая… Пусть спят.

Почуяв чужое присутствие рядом, Грэйн лениво приоткрыла глаза и встрепенулась. Чародей стоял над их с шуриа ложем и что-то тихонько напевал, притом… э-э… возложив на них обеих руки: правую на Джойн, левую – на Грэйн. И ведь не куда-нибудь возложил, а на грудь! Сонную ролфи этот факт, впрочем, не смутил, а разве что слегка озадачил. Она зевнула и буркнула невнятно, но понимающе:

– Выбрать сложно, да? Ну, как определишься, растолкай…

Диллайн в темноте красиво сверкал золотыми глазами. Ролфи повозилась, поуютней устраиваясь рядом с мирно посапывающей шуриа, и вздохнула:

– Нет, ты извини, конечно… хоть ты и могучий, и мудрый… но все-таки ты не можешь быть равным Ей… не бог, нет…

– Спи, ролфи, – усмехнулся колдун. – Конечно, нет. Не бог я, не бог, не сомневайся. Твои боги всегда с тобой, ролфи, ты верна им, а они верны тебе. И другие боги тебе ни к чему, а мудрость моя и подавно, верно же? Ты сама знаешь, что должна делать. Честь твоя родилась из огня Локки, дай же ей теперь вырасти и окрепнуть. И богиня останется с тобой, волчица. Спи.

– О… – пробормотала она, уже уплывая по теплым волнам сна. – Ты знаешь тоже, да? Все дело в верности… мы верны, и потому они есть для нас…

– Конечно, знаю, – повторил чародей. – Но одна только верность стоит немного, нужно еще кое-что, делающее ее бесценной. Не тревожься, ролфи, у тебя это есть… или будет, и сейчас тебе не нужно понимать, о чем я. Локка с тобой. Спи.

Грэйн послушалась и заснула, чувствуя, как широкие крылья Локки укрывают ее ото всех бед… хотя бы на одну эту ночь.

…Хотелось вползти ему на руки, обвиться вокруг ног и положить голову на колени. Чтобы Алфер погладил, чтобы ощутить на плечах и лопатках приятную тяжесть его сильной руки.