— Какого хера, дочь? Почему я должен искать тебя по всему Нью-Йорку, когда ты должна быть уже в общежитии?

Я где стою, чуть там же и не падаю на колени, готовая молить о прощении, как если бы папа находился рядом со мной. Не то, чтоб я боялась физической расправы, нет, но иной раз кажется, лучше бы он нас ремнём лупил, своих детей, чем его нотации и угрозы наказания, которые могут легко и быстро перерасти в реальность.

— Я… так получилось, — мямлю виновато.

— И как же так получилось? — ожидаемо заинтересовывается отец.

А я понимаю, что не могу сказать ему правду. Не тогда, когда он в таком настроении. И даже хуже. Но и врать не вариант. Вот и смотрю на дядю с мольбой и отчаяньем.

— Нет уж, сама, — отказывается тот помогать.

Блин!

— Камеру включи! — требует отец.

Мне точно конец!

— Я жду, Доминика!

— Пап…

— Сейчас же! Камеру!

Нервно сглотнув, я делаю, что велено, и смотрю куда угодно, но не на него. А вот его горящий закатным багрянцем янтарный взор ощущается очень остро, почти осязаемо, даже через дисплей мобильного.

— Отдали! — отдаёт он новым приказом, и я и в этот раз не смею ослушаться, только сжимаюсь вся, когда слышу: — Это что, простыня на тебе?! — недоверчиво почти шипит папа.

Я всё-таки кошусь на него.

— Нет, — пищу, отрицательно качнув головой. — Платье. Из чистого шёлка. Просто… такой фасон. Я на день рождения ходила, вот и одолжила.

Папа щурится, разглядывая меня пристальней прежнего. Янтарные глаза прожигают насквозь, до самых глубин души. Он хмурится, отчего его и без того хмурые черты лица становятся ещё более мрачными. А следом пожимает губы и задаётся новым вопросом:

— А не в общежитии ты в такое время, потому что?..

Чуть опускает голову, глядя на меня почти исподлобья. Ему на лоб падает отросшая чёлка медово-каштанового оттенка, которую он не спешит убирать. И это пугает пуще прежнего. Он не верит мне. Ни капельки. И если так и продолжится, то плакала моя учёба.

— Не уследила за временем, — выдавливаю из себя с самой беззаботной из всех возможных сейчас улыбок. — Оно закрыто уже. Вот и пришла ночевать к дяде Лукасу. Решила, что так тебе спокойнее будет.

— А на звонки почему не отвечаешь?

Почему, почему!.. Потому что твоя дочь бестолковая идиотка.

Но вслух, конечно, ничего такого не говорю. А телефон остался лежать в сумочке в одной из комнат первого этажа особняка Каина, когда он меня на плечо в первый раз закинул и понёс в свою спальню.

— Забыла телефон зарядить перед выходом, — оправдываюсь запоздало.

И тоже ни капельки не вру. Действительно не зарядила.

Лунная богиня, обещаю, я больше никогда никуда не пойду, только пусть он мне поверит!

Но папа был бы не собой, поведись так легко на мои слова.

— А почему твоя машина в нескольких километрах от тебя и общежития?

Потому что одна блондинка, именуемая подругой, свалила на ней в неизвестном направлении без предупреждения. И за это я с неё ещё завтра сама спрошу!

Вслух же:

— Подруге одолжила.

Папа прищуривается и молчит. Долго молчит. И чем больше он молчит, тем больше я нервничаю.

— Пап, я правда ничего такого не делала. Просто на празднике было так весело, что я потерялась во времени. Я даже не пила. Можешь у дяди Лукаса спросить, он подтвердит, — поворачиваю телефон дисплеем к тому, о ком говорю.

Лукас Эмерсон насмешливо выгибает бровь, глядя на меня, но согласно кивает.

— Алкоголем от неё точно не несёт.

Выдыхаю и уже с более радостной улыбкой разворачиваю дисплей обратно к себе.

— Вот видишь!

— Допустим, — всё ещё не спешит верить папа, но больше не настаивает, хотя и не сдаётся так сразу. — Но, учти, узнаю, что вместо учёбы ерундой занимаешься, тут же вернёшься обратно в Дубай и выйдешь замуж! Поняла меня?