Всхлипываю, отворачиваюсь и, наскоро попрощавшись, выхожу в коридор.

Ноги подкашиваются, но я заставляю себя идти вперёд. Потом прорыдаюсь, когда это всё закончится.

Чтобы отвлечься, смотрю на рецепт, но в глазах пестрит от совершенно незнакомых названий. От сердца, давления, но ведь мама всегда была здоровой и в нашем доме из всех препаратов была разве что Но-шпа и Диклофенак. А теперь...

Одно понимаю: маме нужна помощь, а мне нужны деньги. Только где их взять? Потому что я совершенно не верю, что моих жалких четырёх тысяч хватит, чтобы покрыть все расходы.

Ладно, как там говорят? Нужно решать проблемы по мере их поступления. Отличные слова, полностью с ними согласна.

Аккуратно сворачиваю рецепт и решаю, что одна минутка ничего не изменит. Я хочу увидеть её, мне это необходимо. Дверь оказывается приоткрытой. Оглядываюсь по сторонам, словно преступление совершаю, и просачиваюсь внутрь палаты.

Мама спит, накрытая по грудь тонкой сероватой простынёй. Волосы выбились из всегда тугого пучка, разметались по плечам, потускнели, спутались. Посеревшая кожа, бледные губы, поверхностное и неравномерное дыхание.

Я знаю и понимаю, что шутки кончились и самое время становиться взрослой, потому бодро бегу в аптеку.

Бежать-то я бегу, только моих денег хватает разве что на треть нужного из списка.

— Хорошо, я позже зайду, сейчас просто деньги забыла, — делаю хорошую мину при плохой игре, а провизор смотрит на меня с нескрываемым сочувствием.

Она всё понимает, и от этого мне становится ещё тошнотворнее.

К горлу подступает истерика, и я давлю её в себе. В последний раз смотрю на горящий множеством лампочек аптечный киоск и выхожу из здания терапевтического отделения.

Нужно возвращаться, что-то нужно делать. Где-то взять деньги, но в голове самая настоящая каша и ни одной идеи. Набрать Тане? Кому-то из сокурсников? С миру по нитке, да?

Но когда доходит до дела, никто не отзывается. Лишь Таня присылает сообщение, в котором всего несколько слов. Она сейчас так счастлива, что просто не может оторваться — Виталика, наверное, всё-таки добилась или просто веселится в компании, а я…

Это жизнь. Мои проблемы — только мои проблемы.

Да и чем мне помогут студенты, разъехавшиеся кто куда, если деньги мне нужны здесь и сейчас?

Но вдруг в маминой сумке оживает телефон, и я без зазрения совести достаю его.

А на дисплее три коротких слова:

Орлова Анфиса Игоревна.

От неожиданности я чуть было не роняю телефон на асфальт. Пока мамин древний аппарат разрывается, смотрю в небо, спрашиваю у звезд: уж не провидение ли послало мне сейчас эту женщину?

Хороший ли это знак?

— Иванночка, добрый вечер, — разливается в динамике голос Анфисы Игоревны. — Надеюсь, не помешала наслаждаться выходным?

У меня так ни разу и не получилось познакомиться с этой женщиной лично, но десятки раз видела её в выпусках новостей, в гостях на разных ток-шоу. Анфиса Орлова плотно занимается благотворительностью, курирует детский дом и интернат для слабовидящих. Она и внешне кажется идеальной: всегда в светлом, красивая причёска и макияж, а об умении держаться с ледяным спокойствием и отражать любые нападки журналистов или недоброжелателей можно слагать легенды. Кажется, ничто эту женщину не может выбить из колеи и я… честно признаться, в глубине души мне хочется быть похожей на неё.

— Это Марта, здравствуйте! Мама… — я стараюсь не расплакаться вновь. Этой женщине вряд ли нужны мои сопли. — Она не может подойти. Она... в больнице. И на работу выйти в воскресенье не сможет.

В трубке воцаряется пауза, а я так крепко прижимаю к щеке телефонную трубку, что наверняка на коже останется прямоугольный отпечаток. Но лицо словно онемело, я даже губ не чувствую, просто шевелю ими.