Вечером Десси пошла к замку – побродить вокруг, присмотреться. Из сумерек появился Дудочник, и они долго сидели на берегу Павы, обсуждая во всех подробностях предстоящее волшебство.

– Топорище какое посоветуешь делать? – спрашивала Десси.

И он отвечал:

– Рябиновое.

– Ладно, – соглашалась шеламка. – Будет тебе рябиновое.

Замок высился на той стороне реки, будто спустившееся на землю облако, – б елый, безмолвный. Единственная пятигранная башня с узкими бойницами по всей высоте (внутри винтовая лестница) да двухэтажная постройка внизу с жилыми покоями. Крыша жилого дома служила боевым ходом, с которого удобно обстреливать идущую вдоль Павинки дорогу. На краю крыши также примостились бойницы в виде ласточкина хвоста. В глубине Десси угадывала маленькую галерею, соединявшую башню и боевой ход. Высунутым языком торчал надо рвом оплетенный паутиной подъемный мост. (Опустить его пытались или, наоборот, поднять?) Сухое дерево на балясине внутренних ворот (из-за него замок и прозвали Сломанным Клыком) превратилось теперь в сахарную голову. Десси, когда была маленькая, частенько видела среди облаков такие вот белоснежные дворцы и, само собой, мечтала хоть разок там побывать. Вот и домечталась.

– «Сердце, спокойно терпи, как бы ни были тяжки страданья. Вспыльчивость – это, поверь, качество низких людей», – продекламировал Дудочник.

Шеламка кивнула, хоть и не поняла до конца. Но ей всегда нравилась хорошо сложенная речь.

– Это что? – поинтересовалась Десси.

– Да так, некто Феогнид. Я к тому, чтоб ты не кусала губы. Тебя никто не заставляет в этот замок лезть.

– Война заставляет, – возразила Десси.

– «Если уж рядом война оседлала коней быстроногих, стыдно не видеть войны, слезы несущей и плач», – согласился Дудочник. – А ты как думаешь, где первый колдун ошибся?

– Дурак был, – ответила Десси, зевая. – Дураков бьют – умным уроки дают.

– А точнее?

– Есть два закона гостеприимства в Шеламе. Не зови того, кого не хочешь видеть. И не зови того, кого не сможешь выпроводить. Он умудрился нарушить оба и получил по заслугам. Это надо ж было придумать – восковую куклу жечь!

– А что? – изумился Дудочник. – Нормальная симпатическая магия, по-моему.

– Чем это она симпатичная? Представь себе: спишь ты спокойно, никого не трогаешь, вдруг кто-то схватил факел и принялся тебе пятки палить. Как ты – не знаю, а я тут ничего симпатичного не вижу. И Привиденьица наша, видать, тоже.

– Привиденьица?

– Конечно. Кто такие кружева плести станет? Женщина только.

– Может, ты и имя ее знаешь?

– Откуда? Для того чтоб знать заклятие, нужно вперед знать, кто его положил. А для этого нужно знать, кто на покойника зуб имел. Если б тот колдун графа догадался порасспросить, не стучал бы сейчас клюкой.

– А ты узнала?

– А мне скажут? Графья все в склепе, под замком. Чтоб туда добраться, нужно прежде Привиденьицу прогнать. А здешние вряд ли что знают. А если и знают – мне не скажут. Я тут чужая. Так что если ты со своего чердака чего услышишь… Хотя тоже вряд ли. Не думаю, что здешние дни и ночи напролет покойному Луню кости перемывают.

– Постой, если я хорошо понял, ты собираешься снимать заклятье вслепую, в точности как первый колдун?

– Угу, похоже, что так и придется.

– «Цену одну у людей имеют Надежда и Дерзость. Эти два божества нравом известны крутым», – сообщил Дудочник. – Позволь спросить, на что ты надеешься, радость моя рыжая?

Десси рассмеялась:

– Сам же говорил, на что. На два паса – в прикупе чудеса. А еще на топорище из рябины.

Дома у Гнешки шеламку поджидали трое гостей. Весьма дородная баба в расшитой дорогой юбке и душегрее и двое мальчишек, одетых на господский манер. (Старший, впрочем, судя по тщательно выбритой верхней губе, числил себя во вьюношах.)