Словно доказывая его правоту, к концу марш-броска трое наших получили травмы. Один упал на нож и стал первым, уволенным из нашего взвода в запас. Не думаю, что он сделал это нарочно, – он был не настолько ловким.

Ближе к концу обучения я заметил тревогу в глазах бойцов. Стручок страдал от бессонницы; по ночам он крутился и ворочался, заставляя свою койку страшно скрипеть. К этому моменту я уже привык к жизни без телевизора, интернета и круглосуточных магазинов, но каждый раз, когда я думал о том, как проткну копьем из углеволокна теплое существо из плоти и крови, меня выворачивало наизнанку.

Конечно, были и исключения.

Проходя мимо тренировочного зала, мы видели, как потный Черная Пушка упражняется с копьем. Он сам, добровольно, устраивал себе дополнительные тренировки, а в свободное время постоянно точил свой нож. Один его знакомый сказал, что раньше Черная Пушка был тихим мальчиком – одним из тех, кого в школе обижают хулиганы. А теперь он, похоже, превратился в кровожадного мясника.

Шесть недель спустя мы впервые вступили в бой. Он продолжался шесть минут и четырнадцать секунд.

Инструктор по физподготовке приказал нам окружить небольшую рощу, а затем отдал приказ об атаке. Черная Пушка пошел первым. Мы со Стручком переглянулись, а затем, чуть помедлив, пошли вслед за ним. Когда мы с ним добрались до места действия, там уже была только лужа крови и куча переломанных костей. Мне сказали, что Черная Пушка в одиночку убил восемь крыс. Одну тушку он оставил себе.

После боя инструктор провел собрание, на котором похвалил Черную Пушку и покритиковал «отдельных лентяев».

Черная Пушка снял шкуру со своего трофея, но не обработал ее как следует. Она сгнила, начала вонять, и в ней завелись черви. В конце концов, сосед Черной Пушки дождался момента, когда его не было рядом, и сжег ее.

Боевой дух упал.

Неясно, что хуже – то, что крысы научились обходить искусственно созданные барьеры, препятствующие размножению, или то, что у них обнаружились признаки разумного поведения: постройки, иерархическое общество и даже религиозные ритуалы.

Моя паранойя усиливается. В лесах полно глаз, а из травы постоянно доносится чей-то шепот.

Сейчас ночь. Меня мучает бессонница, и я вылезаю из палатки.

В начале зимы звезды светят так ярко, что мне кажется, будто я вижу самые дальние уголки вселенной. Тишину пронзает стрекотание какого-то одинокого насекомого. Мое сердце сжимается от невыразимой тоски.

Ша! Я поворачиваюсь на звук. В пяти метрах от меня на задних лапах стоит крыса, словно еще один солдат, скучающий по дому.

Я тянусь за ножом, спрятанным в сапоге. Крыса тоже пригибается. Мы не сводим друг с друга глаз. Как только моя ладонь касается рукояти, крыса разворачивается и исчезает в лесу. Я выхватываю нож и бегу за ней.

Обычно я догоняю крысу за тридцать секунд, но сегодня ночью, похоже, вообще не могу даже сократить дистанцию между нами. Время от времени крыса оборачивается и смотрит, не отстал ли я. Это приводит меня в ярость.

Воздух наполнен сладким ароматом гниения. На небольшой поляне я останавливаюсь, чтобы отдышаться. У меня кружится голова. Деревья вокруг меня раскачиваются и изгибаются, странно поблескивая в свете звезд.

Из леса выходит Стручок. На нем очки, которые уже должны быть у его родителей, в нескольких тысячах километров отсюда. В его груди нет дыры, которую пробила ветка.

Я оборачиваюсь и вижу своих родителей. Папа в старом костюме, на маме простое платье. Они улыбаются. Они выглядят моложе, и волосы у них еще не седые.