— Падай, бука, — донеслось из этой темноты. — Я поймаю. 

Уловив мои колебания, он жизнерадостно добавил:

— Думай о том, что упасть на чердак — это куда менее страшно чем упасть на каменный замковый двор!

Да этот парень мотиватор года!

Уцепившись за деревянную раму, я спустила вниз одну ногу, потом другую, и только тогда, ощутив себя увереннее, посмотрела вниз. 

Лагранж, который выпрямившись едва ли не задевал потолок, ухмыльнулся, обхватил меня за талию, и легко снял с крыши на пол. 

— Поймал! — объявил он, страшно довольный собой. 

По хорошему, надо было его стукнуть и побольнее.

Но вместо этого я закрыла лицо руками и ткнулась лбом в лагранжевское плечо. 

Вообще любое другое плечо подошло бы куда больше! Но к сожалению, других плеч в поле зрения не наблюдалось, а мне надо было прийти в себя и не сорваться в истерику. И хорошо, если только в истерику. 

Даниэль замер на несколько мгновений. А потом осторожно выпустил мою талию, чтобы переместить руки мне на плечи. Он чуть сжал их, и я ощутила горячий выдох на своей шее. А еще через несколько мгновений одна рука поднялась еще выше, и коснулась волос…

Я судорожно, с сухим всхлипом выдохнула и резко отступила на шаг, выворачиваясь из его рук. Дура, Лали! Теперь он решит, что ты на него вешаешься!

— Все хорошо, — пробормотала я, зачем-то вытирая сухие щеки и часто моргая. Слезы так и не пролились, и слава богу! — Со мной все нормально. Идем отсюда. 

— Нет, — Лагранж мотнул головой. — Подожди. 

А потом он ухватился руками за раму люка, ведущего на крышу, подтянулся и забрался туда, откуда мы только что благополучно свалили и куда я не планировала возвращаться больше никогда в жизни!

— Ты сдурел?! — пискнула я. 

Светлая лохматая голова, очерченная слабым нимбом лунного света, просунулась в квадрат. 

— Я быстро. Наверное… надо кое-что проверить.

И он исчез.

Проклиная все на свете, начиная от Лагранжа и заканчивая общей тотальной несправедливостью, я беспомощно огляделась. Взгляд нащупал выстроившиеся у стены ящики. Подтащив один из них под люк, я взгромоздилась на него и кое-как сумела высунуть наружу голову. 

Рот приоткрылся сам собой. Лагранж стоял посреди крыши раскинув руки, а вокруг него в воздухе парила огромная объемная октаграмма слабого нежно голубого цвета. В ней звездами мерцали незнакомые мне символы, а Лагранж что-то бормоча себе под нос доставал из воздуха все новые и новые и они расплывались по октаграмме занимая в ней свои места. 

И когда последний символ заполнил пустоту, воздух зазвенел от скопленной силы. Октаграмма разгорелась чуть ярче, и еще ярче, раздулась… и беззвучно лопнула, взорвавшись мириадами голубых блесток. Они падали с неба, как снег, оседая на волосах, на ресницах, на носу.

На крыше.

И на воздухе, постепенно вырисовывая размытый, но однозначно трактуемый силуэт — девушка из видения. Блестки висели в воздухе доли секунды, а потом резко осыпались и исчезли. 

Я только и смогла, что затолкать поглубже полное неконтролируемого восхищения “вау!”. 

Я не знаю, что это было, но что-то однозначно из разряда высшей магии. 

И мы возвращаемся к моему вопросу — какого беса Даниэль Лагранж забыл в Горках?

Ну еще к одному — что за фигня?!

Последний я не постеснялась озвучить после того, как Лагранж спрыгнул обратно на чердачный пол и протянул мне мои собственные туфли, которые прихватил по дороге обратно. По крыше он разгуливал с такой невозмутимой легкостью, будто это была мостовая.

Выглядел он озадаченным и на вопрос отвечать не торопился. Причем очевидно, не потому, что хотел потянуть время и потерзать мое любопытство.