Некоторые дорожки были шире остальных, видимо, главные, и по ним много ходили. Вдоль них располагались бордюры, симпатичные кованые скамейки и такие же фонари. Возле парочки из них я заметила студентов в рабочей одежде, со щётками, тряпками и вёдрами, ещё несколько копалось в клумбах, что-то продёргивая и поливая. Штрафники, и если бы меня не навязали Шолто, он был бы среди них.

Всё это я отметила мельком, с улыбкой наблюдая, как по одной из главных дорожек на четвереньках ползали два парня в синем и время от времени облаивали кого-то из столпившихся, чтобы полюбоваться на такое шоу, смеющихся студентов. По какому принципу они выбирали свои жертвы, я не поняла, но, видимо, принцип был. Каждый раз, когда шустро подползя к одному – или к одной, – из окружающих, проигравший начинал лаять, толпа – и облаиваемый тоже, – смеялась, некоторые даже аплодировали, слышались выкрики: «Молодец, хороший пёсик», а «пёсик» в это время, оглядевшись, выбирал новую жертву и полз к ней.

Оба парня выглядели заметно старше Шолто, время от времени они бросали злобные взгляды на толпу парней в синем – наверное, младший принц стоял там, но мне было не разглядеть, – но чаще они поглядывали на огромные часы над входом в главный корпус. А я их сразу и не заметила – циферблат располагался на высоте третьего этажа, и если специально вверх не смотреть, не увидишь.

Конечно, цифры там были совсем не такие, как у нас, но я поняла, что и здесь было деление на «до полудня» и «после», потому что, если не обращать внимания на надписи, а лишь на часовую стрелку, то она показывала примерно туда же, куда показала бы сейчас и на наших механических часах – приближалась к девяти, а точнее – к левой горизонтали. И я поняла, что так тоже смогу ориентироваться – бывают же часы вообще без делений. А часовая стрелка показывает, какой кусок суток уже прошёл, и сколько осталось. С электронными часами подобное не прокатило бы, но здесь электронных часов нет и быть не может.

Длинная стрелка показывала, что до окончания представления осталась буквально пара минут, когда из главного корпуса вышел очень крупный мужчина в белом костюме. Он шёл, не обращая внимания на происходящее во дворе, сосредоточившись на рассматриваемых бумагах.

Толпа студентов притихла, проигравшие замерли, с каким-то благоговейным ужасом глядя на приближающегося. А тот быстро шагал именно по той самой дорожке, на которой все столпились, ещё пара секунд – и врежется в одного из стоящих на четвереньках парней. Тот начал было отползать с пути преподавателя – а я уже догадалась, что в белое здесь одевались именно они, – но был остановлен требовательным голосом Унрека, негромким, но отчётливо слышимым в наступившей тишине:

– Лерой, уговор!

Кинув затравленный взгляд на группу защитников, Лерой едва слышно выдавил из себя:

– Гав…

Преподаватель замер. Медленно оторвал взгляд от бумаг и тяжело посмотрел на парня.

– Повтори, – с недоверием потребовал он.

Лерой тяжело сглотнул и повторил. Реакция последовала незамедлительно. Раздался злобный рык, бумаги полетели в сторону, здоровенная рука – хотя нет, скорее лапа, – схватила беднягу за грудки и подняла на уровень лица преподавателя, которое стремительно превращалось в морду – вытягивалось и покрывалось шерстью. Мундир едва ли не трещал – и до того крупный мужчина стал ощутимо увеличиваться в размерах, по крайней мере, в плечах.

– Ты! Щенок! Посмел! На меня! ЛАЯТЬ?! – каждое слово буквально выплёвывалось сквозь рычание в лицо перепуганного студента. – На МЕНЯ?!