17. Глава 17..

Подъезжали гости. Их кибитки и коляски частью отправили за дом, частью бросили за оградой, прямо на дороге. Муж кланялся входящим в дом, я кланялась вместе с ним и с удивлением размышляла: «Ладно моей семьи не было в храме. Они нищие, их могли и не пригласить. Но ведь и от баронета никого не было. Как-то это странно все».

Изнутри дома, в который я так и не успела заглянуть, раздался чей-то высокий пронзительный голос. Слов я не разобрала, но почему-то сразу подумала, что это та самая баронесса, которой меня запугивали монашки. Как потом выяснилось, я не ошиблась.

На улице нам пришлось стоять минут тридцать, не меньше, пока все, кого пригласили на свадьбу, прошли в дом. Мы с мужем заходили последними и из маленьких темных сеней попали в некий “коридор” из гостей, которые щедро начали сыпать на нас зерно. Стоял гул: все что-то говорили и поздравляли, а я могла только улыбаться в ответ: я не запомнила ни одного имени.

Когда я, наконец, смогла нормально открыть глаза, не опасаясь новой горсти пшена в лицо, то жених взял меня за руку и повел к началу длинного-длинного стола. На торце стола было только два места: для него и меня. А вот по краям от этих мест лицом друг к другу сидели старик и полная женщина.

Мне было неприятно прикосновение влажной руки мужа, и я постаралась незаметно выдернуть свою ладонь. Но он только крепко стиснул мою кисть и мрачно зыркнул на меня. Подвел меня к одиноко сидящему старику и пробасил:

-- Батюшка, благословите нас.

Примерно так мог бы выглядеть постаревший Дон Кихот. Очень высокий и очень худой, с редкими серебристыми волосами, остриженными почти под ноль, с узким лбом и узкогубым ртом старик когда-то, возможно, и был симпатичным. Сейчас же он выглядел достаточно жалко: оба его глаза пересекала черная тканевая повязка. Барон неловко повернулся к нам и тихо произнес:

-- Благословляю вас, дети мои.

Муж поклонился в пояс, я вслед за ним. Притихшие гости все еще стояли между концом стола и входом. Муж обошел наши с ним пустые места и близился к женщине.

-- Благословите нас, матушка.

Баронесса выглядела так, как, по моему мнению, могла бы выглядеть завязавшая со своей деятельностью старая французская проститутка веке так в восемнадцатом: одутловатое лицо с двумя подбородками, поросячьи глазки прячутся под набрякшими морщинистыми веками. Но брови весьма тщательно подведены краской. Волос не видно, они спрятаны под большим белоснежным чепцом, и кружевной рюш богатой волной падает на лоб и осеняет щеки. У нее красивой формы нос, тонкий и породистый, но вся эта порода просто тонет в слое сала. Оплывшая грудь туго натягивает шнуровку бархатного сарафана, а дальше жирное тело прячется под бесконечными складками ткани. У баронессы пухлые, но холеные белые ручки. Она визгливым голосом отвечает:

-- Благословляю тебя, дитя мое.

Мне показалось это немного странным: как будто меня рядом вообще нет. Но то, что она сделала потом, поразило меня до глубины души. Она протянула вперед обе руки, и сын, встав на колени, взял ее кисти и поцеловал. Я стояла рядом, все еще не соображая, что от меня требуется, а свекровь смотрела на меня и ехидно улыбалась. Руки при этом она не убирала…

Неожиданно я получила резкий удар под колени, который заставил меня упасть. Упала я ровно так, как и требовалось: со всего маху на те самые колени, которые все еще побаливали после утреннего стояния на камне в часовне монастыря. Слезы непроизвольно набежали глаза, а под носом у меня оказалась рука свекрови. Недовольный голос мужа произнес: