Когда объявили о появлении Амато и тирана Альфи, гомон голосов тут же затих. Они вошли в парадные двери напротив, и, казалось, хозяином здесь был вовсе не брат. Фацио Соврано был примерно того же возраста, но выше на целую голову, шире в плечах, с царственной осанкой. И его траурные одежды, деликатно вышитые серебром, лишь усиливали странный контраст. Он снял дорожный плащ и перевязь с мечем, оставшись в короткой стеганой куртке и кожаных штанах, заправленных в высокие кавалерийские сапоги. Брат, разряженный не хуже остальных, во все лучшее, на его фоне будто размазался, поблек. Это он казался странным и неуместным. Недостаточно контрастным, недостаточно величественным, недостаточно… красивым.

Джулия перевела взгляд в толпу и заметила, как смотрят женщины на этого незваного гостя. Некоторые, особенно самые молодые, откровенно смущались и краснели. Дамы постарше бросали пылкие взгляды и прикрывали многозначительные улыбки веерами. Они были очарованы, несмотря на всю дурную славу Соврано. Но хорошо бросать пылкие взгляды, когда точно знаешь, что тебе ничего не грозит.

У тирана Альфи были прямые черные брови и глубоко посаженные непроглядные глаза. Казалось, этот взгляд пронзает насквозь и различает все твои тайные мысли. Черный, как ночная тень. Лишь в левом ухе покачивалась крупная каплевидная жемчужина.

Амато представил дам, но Соврано даже свою нареченную приветствовал весьма холодно. А вот Марена… Она не могла осмелиться посмотреть на него, смотрела под ноги и прижимала к носу врученный нянькой Теофилой платок, смоченный в уксусе.

Соврано смерил ее взглядом:

— От меня пахнет конем, сеньора?

Марена лишь вздрогнула всем телом, не отвечала. Но подняла голову. Смотрела во все глаза и даже не моргала. Лишь опустила, наконец, руку с платком. Пауза затягивалась. В зале повисла тишина, лишь трещали свечные фитили. Все жадно наблюдали за разыгравшейся сценой. Особенно женщины.

Марена была не в состоянии ответить, она совсем раскисла и едва стояла на ногах. Паола жалась к Амато и, похоже, на правах хозяйки не собиралась смягчать ситуацию. А Амато, судя по всему, приготовился списать эту позорную неловкость исключительно на женскую глупость.

Джулия подняла голову:

— Благородный всадник всегда пахнет дорогой и конем. А проделанный путь говорит лишь о том, как вы торопились к нам. Простите сестру, сеньор, она слишком взволнована. Ее душат духи наших гостей. И нарциссы в гирляндах уж больно ароматные.

Уголок его губ едва заметно дрогнул, а глаза будто стали еще темнее:

— А вы, Джулия? Вы… не взволнованы? Вас не душат нарциссы?

Она выпрямилась, вытянулась в струну:

— У меня меньше поводов, сеньор Соврано. На меня не возлагали столько надежд.

Джулия открыто смотрела в лицо тирана Альфи и сама поражалась собственной смелости. Но потребность защитить сестру, во что бы то ни стало, сделала ее решительной и сильной. Почти непобедимой.

Вдруг по лицу Соврано пробежала тень. Он с быстротой хищного зверя метнулся вправо и едва успел поймать падающую без чувств Марену. Бедняжка все же не выдержала. Зал загудел от перешептываний. Паола засуетилась, приказывая унести Марену, чтобы привести в чувства, но Соврано пожелал сделать это сам. И все время смотрел на нее. А Джулия не могла понять, что отражалось на его смуглом резком лице. Фацио уложил Марену на мраморную скамью у стены и оставил на попечение служанок и Паолы. Он вышел, прикрыв за собой дверь, но, казалось, произошедшее не на шутку разозлило его.

Нянька Теофила вновь полезла за своей склянкой, но Паола оттолкнула ее с проворством рыночной торговки. Склонилась над Мареной и принялась нещадно хлестать по щекам: