«Надо же было ему вспороть только затянувшиеся раны?!» — задышал с тяжестью, стиснув зубы, поднялся, оставляя гридней, направился прямиком к девушкам.

Завидев приближающегося княжича, Росья остановилась, подсобница её, напротив, отступила, потом и вовсе как бы невзначай спустилась ближе к воде. Не единожды он отметил, что дочь главы бледна, и губы её потеряли свой багровый цвет — здоровится ли? Неловкое молчание заставило её отвести взор. Дарко, не задерживаясь, выудил из складок одежды подвески, протянул девице.

— Это должно принадлежать тебе.

Росья чуть склонилась, осматривая украшения. Брови нахмурились, она вскинула него удивлённый взор.

— Откуда?

— Я разыскивал знахарку… матушка моя прихворала, — солгал княжич. — Пришлось объездить много мест, чтобы отыскать того, кто бы помог, вот и набрёл на избушку. Ведунью Бреславу я не застал в живых, это передала мне её помощница. Видно той без надобности они. По праву я должен отдать тебе, раз нашёл… — княжич взял руку Росьи, которая оказалась холодной, как лёд, и вложил в ладошку подвески.

Сейчас она и вовсе была похожа на пичугу, маленькую, хрупкую, вызывая только одно желание — защитить и оберечь. Росья, сжав в кулачке обереги, глянула на Дарко.

— Спасибо, — прошептала она, и снова воцарилось тягостное молчание.

Чернавка бродила по берегу, то и дело поглядывая в их сторону, любопытствовала или опасалась чего? Гридни, собравшись у костра, разговаривали о чём-то и тихо смеялись. Полада поблизости не обнаружилось, верно, осерчал.

«Не его это забота, совать нос, куда его не просят. Что делать и как поступать, я решу сам», — ярился княжич всё больше.

 Дарко собрался было уходить, чтобы не стеснять и без того скованную девицу, но Росья вдруг, вздохнув, заговорила:

— Она ведь покинула нас, когда мне было семь зим, но я хорошо её помню.

— А почему оставила жильё и семью? — не удержался от вопроса Дарко.

— По словам матушки, желала бабка помогать людям, поселиться ближе к народу, чтобы быть полезной.

— А сестра старшая давно… Давно замуж вышла? — «и зачем спросил?»

В глазах Росьи мелькнуло колебание, она опустила ресницы.

— Недавно.

Дарко не стал настаивать и давить.

— Холодает у реки. Не задерживайся, — сказал он, вознамерившись покинуть девицу.

Росья вернула на него взгляд, в коем промелькнули едва уловимые теплота и ожидание. Внутри аж дрогнуло всё, и оторваться от неё было невозможно. Ветерок, пролетевший над рекой и поднявший рябь, хлынул на девицу, и выбившиеся из-под платка пряди светло-русых выгоревших на солнце волос оплели щёку. Нестерпимо захотелось коснуться её лица и убрать непослушные пряди за ухо, погреть её руки. Дарко встряхнулся.

«Точно умом повредился, зачем ему это надо? Разве девиц не достаточно свободных? Увидел подол юбки и сразу прилип», — упрекнул он себя.

«Вот ведь Полад, умеет внести смуту в душу», — он поспешил отступить, оставляя девушек, вернулся к костру, где велась тёплая беседа об охоте и сноровке в ловле секачей. Разговор их, слава богам, увлёк, и Дарко потерял счёт времени, очнулся, когда уже стало совсем темного, что ни зги не видать, а в спину дул ледяной ночной воздух. Княжич оставил двоих воинов на стороже у становища девиц, сам пошёл спать.

Как оказалось, Полад уже давно спал, завернувшись чуть ли не с головой в медвежью шкуру. Выбрав место посуше, Дарко постелил кошму наземь, лёг на мягкий покров из листвы и хвои, так же до самых ушей завернувшись в шкуру, сразу стало жарко, как в печке. Он долго смотрел в смоляную чернь неба, слушая болтовню засидевшихся вояк, наблюдая за всполохами костра. Вскоре веки смежились, и он, отяжелевший усталостью дня, провалился в желанную тьму.