– Господи, Глафира, какую чушь ты несешь? Я же объяснила, что Настя заболела, а ее жених…

– Ну, это ты кому-нибудь другому рассказывай! – махнула на нее рукой Дончак-Яровская. – С чего бы вдруг молодому графу спешно возвращаться в Петербург? Никто не поверит, что у него нашлись какие-то более важные дела, чем эта свадьба, от которой зависит судьба почти миллиона фунтов стерлингов. Оленька, нужно срочно предпринять меры, чтобы избежать скандала! – Она молитвенно воздела руки и с пафосом произнесла: – О, эти дети! Упрямые, эгоистичные, безжалостные! Им наплевать на родителей и на мнение света!

Ольга Ивановна сжала зубы и ценой неимоверных усилий сдержалась, чтобы не встать на защиту своей дочери и не посоветовать этой напыщенной болтунье убираться подобру-поздорову из ее дома. Но тут не выдержал Райкович и проскрипел из своего угла:

– Смею надеяться, что эти обвинения не относятся к нашей Насте. – Он вышел на свет, слегка прихрамывая, подошел к софе и, заложив руки за спину, с презрением посмотрел на Глафиру. – Советую вам, милейшая, отнести эти упреки на счет пяти оболтусов, которых вы имели несчастье произвести на свет. Чего стоит ваш старший Никита с его прыщами и отвратительной привычкой грызть ногти? И к тому же он имеет склонность подшучивать над весьма достойными людьми, которым он и в подметки не годится! – Райкович сердито сверкнул глазами на долговязую сплетницу и проворчал: – Вы критикуете дочь Ольги Ивановны? В жизни не слышал большего вздора. – Он склонился к руке Меркушевой, быстро коснулся ее сухими горячими губами и опять взглянул на Дончак-Яровскую, на какое-то время утратившую способность говорить. – Идите к себе, Глафира Афанасьевна, и придержите свой язык до утра. Завтра на свежую голову вы поймете, что эти жалкие выдумки яйца выеденного не стоят. – Он сердито стукнул об пол тростью, с которой, похоже, не расставался даже ночью, и, продолжая что-то недовольно ворчать себе под нос, вышел из комнаты.

– Я поражаюсь, Ольга, твоей выдержке! – обиженно фыркнула Дончак-Яровская. – На твоем месте я призадумалась бы, какую репутацию создает тебе непонятная дружба с этим сушеным тараканом, – она с негодованием взглянула на подругу, и та виновато улыбнулась ей в ответ.

– Прошу тебя, не обращай внимания, Ратибор крайне болезненно реагирует на все замечания в адрес Настеньки. Она выросла на его глазах, и он считает себя вправе защищать мою девочку, когда кто-то к ней несправедлив. – Ольга Ивановна страдальчески сморщилась и прижала пальцы к вискам. – Прости меня, Глашенька, мне и вправду о многом хочется с тобой посоветоваться, но давай отложим это на утро. Мне очень плохо сейчас, дорогая! Не займешь ли ты сегодня вечером моих покинутых гостей? А завтра, возможно, я буду в состоянии попрощаться с ними и выразить свое сожаление подобным поворотом событий.

– Ольга, – посмотрела на нее строго Глафира, – надеюсь, твое самочувствие не зависит от того известия, которое могло изменить Настино решение относительно Сергея Ратманова?

Ольга Ивановна призвала силы небесные, чтобы сдержаться и не вытолкать в шею зловредную приятельницу, но вместо этого лишь тяжело вздохнула и пробормотала:

– Ты имеешь в виду… все эти разговоры… о Фелиции Лубянской? Но до сих пор о ней говорили как о любовнице старшего брата?

– В том-то и дело! – С видом опытной заговорщицы Глафира огляделась по сторонам и прошептала: – Эта дамочка не теряет времени, и ее очевидную связь с Сергеем Ратмановым с недавних пор обсуждают в каждой гостиной. Возможно, мне следовало предупредить тебя заранее, но я боялась испортить твое радостное настроение накануне свадьбы. И к тому же я до последнего надеялась, что жених твоей дочери одумается и расстанется с этой эмансипированной лошадью, – Дончак-Яровская брезгливо скривилась. – Эти длинные папиросы, стриженые волосы, вызывающее поведение, отвратительно безвкусные платья… Я удивляюсь мужчинам, которые клюют на подобные штучки и способны пожертвовать огромным состоянием в угоду экзальтированной дамочке с дурными манерами!