Северина ахнула, машинально прикрыв рот ладонью – а второй заслонив глаза сунувшемуся поближе Карвиту.

- Пошли прочь, - рявкнул Король, чуть обернувшись к ним. – Мне нужно побыть наедине с моей невестой.

Анна думала, что она сгорит со стыда, что кожа у нее потрескается и обуглится под взглядом Короля. Она уговаривала себя, что это не ее тело он видит – совершенное, точеное, идеальное, прекрасное в свете пламени как фарфоровая статуэтка, насквозь пронизанная золотым светом огня. Это все Изабель, бедняжка Изабель, убеждала себя Анна, в панике слушая, как закрываются двери за спешно убравшимися слугами.

Это ее, Изабели, нежная прекрасная грудь, это ее живот, это ее бедра. Это тело ее бедняжки-сестры. Оно надето, как платье, на бедную Анну. Под ним не видно ее, настоящей; не заметны ее короткая искривленная нога и мучения по этому поводу, не видны ее любовь к Королю – и ее стыдливое раскаяние в своих чувствах к этому жестокому чудовищу. Ничего не видно, убеждала себя Анна, вся трепеща. Но помогало это мало.

Опуская взгляд, она видела прекрасное обнаженное тело – и оно дрожало от громких ударов ее собственного сердца. Время тянулось мучительно долго, Король раздевался неспешно. С каждой расстегнутой на бархатном черном камзоле пуговицей, с каждой вещью, брошенной на пол, Анна вздрагивала и едва не скулила от страха. Горячая кровь бросалась ей в лицо, и девушка обмирала, словно на ступенях эшафота. Но она вынуждена была покорно и молчаливо стоять, ожидая своей участи.

Король неспешно стаскивал с себя одежду, пропахшую осенним дождем и палой листвой, а Анна едва сдерживалась от того, чтобы закричать от страха и лишь крепче закрыла глаза, притворяясь равнодушной Изабелью. То, что Король раздевался – и девушка с ужасом поняла, для какой именно цели, - говорило только о том, что Изабель ему отдали. Подарили. Вручили, как вещь. Король дал свое твердое слово, что возьмет ее, что женится – иначе его не пустили бы сюда, в тайную комнату, где Старый Ворон растил свое сокровище. А значит, он уже завладел всеми правами на нее точно так же, как сейчас овладеет ее телом…

И новоиспеченный жених может с нею делать все, что ему вздумается – строгий отец не спросит за пару синяков, появившихся на белоснежной коже королевской невесты, если они вдруг появятся. Анна крепче сжала зубы, чтобы не разреветься в голос, понимая всю невыгодность своего положения. Ценой своей невинности она должна охранять жизнь отца – ведь одно слово, один вскрик это подписанный ему смертный приговор.

Король, скинув с плеч белоснежную сорочку – странная чистота, прячущаяся под чернильной темнотой его богатой одежды, - чуть поморщившись, прикрыл зеленые глаза, с трудом перевел дух, словно бежал, долго бежал, и сейчас ему нечем дышать.

- Это хорошо, что ты покорна, - его голос хрипнул, когда его тонкие пальцы распускали ряд крохотных пуговок от ворота, украшенного тонкими белыми кружевами, груди. – Я люблю покорных…

«Боже, - в ужасе думала Анна, не смея даже прикрыть свою наготу, хотя руки ее подрагивали от желания подняться и обхватить грудь, спрятать ее от взглядов Короля. – Найдутся ли у меня силы вынести?!»

Невинное дитя, она страшилась супружеских отношений. Для нее любовь и все ее проявления заключались в ласковых взглядах, в прикосновениях и, может быть, еще в поцелуях, которых она еще не знала, но тайно желала. Обнаженный же мужчина пугал ее – даже ее невольное восхищение его мужественностью, его сложением, игрой мышц под кожей не помогало ей забыть о мучительном стыде перед тем, что, несомненно, сейчас произойдет.