– Моего дяди? Которого?

– Джона.

Томас кивнул. Он мог и не спрашивать. Конечно, он никогда не знал своего дядю. Джон Кавендиш преставился за год до его рождения. Но замок Белгрейв долго жил под его тенью. Вдовствующая герцогиня всегда больше всего любила своего среднего сына, и все это знали, особенно остальные сыновья.

– Он всегда был ее любимцем, – промолвил он.

Грейс бросила на него вопросительный взгляд.

– Но ведь вы его не знали.

– Нет, конечно, – отозвался он деловитым тоном. – Он умер еще до моего рождения. Но мой отец говорил о нем.

Довольно часто, и никогда с симпатией.

Тем не менее ему придется помочь Грейс снять портрет со стены. Бедняжка одна не справится. Он покачал головой.

– Надеюсь, портрет не в полный рост?

– Боюсь, что да.

Боже. С его бабушкой не соскучишься.

Нет, он не будет этого делать.

Он посмотрел на Грейс в упор.

– Нет, – сказал он. – Сейчас вы ничего не будете делать. Если ей так хочется, чтобы эта чертова картина висела в ее спальне, пусть попросит лакея завтра утром.

– Уверяю вас, мне ничего так не хочется, как лечь спать, но легче сделать то, что она просит.

– Вовсе нет, – заявил Томас. Бог свидетель, его бабушка всех достала. Он повернулся и решительно зашагал вверх по лестнице, собираясь задать ей словесную порку, которую она давно заслужила, но на полпути обнаружил, что он один.

Что это с женщинами Линкольншира сегодня? Вторая бунтует.

– Грейс! – рявкнул он.

А когда она не материализовалась у подножия лестницы, сбежал вниз, окликнув громче:

– Грейс!

– Я здесь, – отозвалась она, выскочив из коридора. – Господи, вы разбудите весь дом.

Он пропустил ее предостережение мимо ушей.

– Не говорите мне, что вы собираетесь притащить картину сама.

– Если я этого не сделаю, она будет звонить мне всю ночь и я не сомкну глаз.

Он сузил глаза.

– Предоставьте это мне.

На ее лице отразилась тревога.

– Что предоставить?

– Перерезать ее шнур для звонка, – сказал он, направившись вверх с еще большей решимостью.

– Перерезать шнур… Томас!

Томас и не подумал остановиться. Грейс кинулась следом за ним, перескакивая через две ступеньки.

– Томас, вы не посмеете, – произнесла она, запыхавшись, почти догнав его.

Он остановился и обернулся, глядя на нее с улыбкой. Право, это становится забавным.

– Это мой дом, – сказал он. – Я могу делать все, что пожелаю.

В несколько шагов преодолев оставшееся расстояние, Томас лишь на секунду помедлил у двери бабушки, которая была распахнута настежь, облегчая вход.

– Что, – отрывисто произнес он, проследовав прямиком к ее постели, – по-вашему, вы делаете?

Но его бабка выглядела… странно.

В ее глазах отсутствовала обычная жесткость, и, по правде говоря, она была недостаточно похожа на ведьму, чтобы соответствовать образу Августы Кавендиш, которую он знал и недолюбливал.

– Святые небеса, – невольно произнес он, – с вами все в порядке?

– Где мисс Эверсли? – спросила она, беспокойно обшаривая глазами комнату.

– Здесь, – отозвалась Грейс, войдя в комнату и поспешив к кровати с другой стороны.

– Ты принесла его? Где портрет? Я хочу видеть моего сына.

– Боюсь, уже поздно, мэм, – попыталась объяснить Грейс, подавшись вперед и бросив пристальный взгляд на вдовствующую герцогиню.

– Вы могли бы поручить лакею, чтобы он доставил его сюда завтра утром, – вмешался Томас, гадая, почему ему кажется, что между женщинами только что установилось какое-то безмолвное взаимопонимание, хотя он был вполне уверен, что его бабушка не поверяет Грейс свои секреты и что та платит ей тем же. Он прочистил горло. – Я не допущу, чтобы мисс Эверсли выполняла такую тяжелую работу и определенно не посреди ночи.