– А войлоку-то на что столько?

– Не знаю!.. Тренка велел.

– До Индигирки, поди, за целое лето не дойдешь, – тоскливо протянул Ивашка. – Ни сушей, ни морем. А еще обратный путь… Что же, мне еще на два года женитьбу откладывать?

Тут Брюс даже ладонью по столу пристукнул, ибо право имел:

– Предсмертная воля государя! Он обязал нас. Долг чести – исполнить!

– Яков Вилимович, а что бы самому эту невесту не отвести к югагирам? Тебе путешествия по нраву, тем паче потратился…

– Я бы с великой охотой, да на тебя грамота выправлена, – не сразу и с прежней хитрецой признался граф. – К тому же Тренка сказал, на обратном пути меня беда ждет…

– Откуда он знает? – изумился капитан. – Он что, провидец?

– Не хотел раньше времени говорить тебе. Да ты вынуждаешь… Сей югагир знает все наперед, что случится. Мне государь говорил, а я, ко греху своему, не поверил… Как увидел его в Двинском остроге, так убедился. Тренка говорит, меня же оторопь берет. И покуда ехали мы в Петербург, много подтверждений получил. Вот скоро встанет, глянет на тебя, Иван Арсентьевич, и все скажет, что будет.

– Как же он глянет, ежели слепой?

– Ему и глаза не нужны…

Ивашка встал.

– Благодарствую за угощение, господин генерал-фельдцейхмейстер. Да некогда мне сказки твои слушать. А за освобождение из-под ареста низкий тебе поклон.

– Постой-ка, Иван Арсентьевич! Куда же ты?

– Отосплюсь в своих хоромах, себя в порядок приведу. В столь непотребном виде как невесте на глаза являться?

– Какой невесте?

– Своей, Гликерии Некрасовой. Вздумал я в сей час с ней сговориться, а как погребут государя императора да сороковины справят, посватаюсь. Не знаешь ли ты, Яков Вилимович, когда похороны состоятся? Слышал я, тебя главным распорядителем назначили?

Всегда невозмутимый Брюс тут подскочил, потряс руками, не находя слов:

– Отрок неблагодарный! Кто б ты был, ежели не отеческое к тебе отношение государя? А ты пренебрегаешь завещанием его?!

– Волю Петра Алексеевича исполнить готов, – испытывая прежнюю неприязнь, однако сдерживаясь от ругательств, проговорил капитан. – Да ты позвал дело государственной важности сделать, а сам сказками потчуешь! Невесту избрать, отвести за тридевять земель некоему князю. Провидцы там всяческие, предсказатели… Стал бы ты свои денежки на сие предприятие тратить!

Граф неожиданно ссутулился и загоревал:

– Полагал, я один в России реалист и в чудеса не верю… Ты еще пуще меня прагматами напитан. И откуда в тебе сии черты?

– В Европе обучался…

– А какое у тебя в жизни главное хотенье?

– В сей же час мне жениться след. И чтоб за невестой доброе приданое.

– Разбогатеть хочешь?

– Кто же сего не хочет?

– На что?

– Чтоб свой корабль построить и землю вокруг обойти, – признался Ивашка. – Я просился у Петра Алексеевича в плавание кругосветное. Он посулил отпустить… Да теперь уж сему не бывать. И корабля не построить…

– Отчего же?

– Жалованье не позволяет. А иного прибытка нет.

Брюс встряхнулся.

– Добро, Иван Арсентьевич, теперь скажу тебе правду.

– Сразу-то нельзя было? – проворчал капитан. – Какую ночь не сплю, глаза смыкаются, а ты манежить меня вздумал.

– Испытывал я тебя, – признался граф и, сняв парик, обрел вид домашний и доверчивый. – Без испытания в тайных делах неможно, ибо я знать должен, как ты в том или ином случае себя поведешь. Прежде я ведь к тебе с ревностью относился из-за расположения и любви государя. И истинного лица твоего видеть не мог.

Это походило на внезапную откровенность, чего у горделивого и могущественного генерал-фельдцейхмейстера ранее не замечалось вовсе. Капитан сел на свое место, однако же подумал, что и подобное перевоплощение хитростью может быть, только более скрытой.