К слову, теперь в нашей морозилке стало появляться две упаковки с мороженым, видимо я нехило объедала Макса, раз он решил раскошелиться мне на отдельную порцию. Сначала воротила нос, не хотела даже открывать и прикасаться к мороженому, ведь как он сказал: “тебе даже даром от меня ничего не нужно”, но все же не выдержала. Видели бы вы его довольную рожу, когда он на следующее утро после моего фиаско заглянул в морозильную камеру и обнаружил вскрытое полупустое ведерко.

Есть еще новость: Эд свинтил. Куда? Сказал, что в соседнюю область на какой-то семинар по государственным требованиям. Но факт в том, что его уже нет двое суток и брат на мои вопросы в смсках отвечает односложно и просто. Изредка интересуется не докучает ли нам Майер, не водит ли женщин, хотя уверена что его диалоги с Максом куда более многословны, а через меня он просто проверяет.

Мог ли он сбежать со стыда? Вспомнил ли, что наговорил мне и Яну? Или же все таки уехал переживать личную драму?

Этого мы никогда не узнаем наверняка.

В дверь раздается громкий стук и я даже вздрагиваю от неожиданности. Закрываю дневник в телефоне и нехотя сажусь на край кровати.

- Заходи, кто бы ты ни был, - подаю голос я, ожидая увидеть на пороге Яна, но уж точно не Макса.

- Не отвлекаю? - приподнимает бровь он, держа в руках какой-то конверт и листок с таблицей.

- Нет, - качаю головой, - что-то нужно?

- Поговорить, - Майер не дожидается моего одобрения и просто заходит в комнату, оставляя дверь открытой.

Садится в мое кресло и складывает руки на груди. Белая футболка натягивается на его бицепсах и кажется вот-вот затрещат окантовочные швы. Пронизывает меня своим взглядом, который мы с Ликой прозвали “взгляд на двоечницу”, заставляет ощущать неловкость. Хотя я вроде как на своей территории, но Максу удается заполнить своей харизмой и сильной энергетикой буквально все пространство, аж дышать тяжело.

- О чем? - повторяю его жест и выпрямляю спину.

- Как фальшивой невесте тебе нужно кое-что обо мне знать, - спокойно говорит он, - чтобы отец купился и оставил меня в покое.

Закатываю глаза и тяжело вздыхаю - ох, не так я хотела провести остаток этого вечера.

- Моя мать умерла от аневризмы, когда мне было четырнадцать, - игнорируя мое недовольство, говорит Макс, а у меня в груди что-то переворачивается. Я просто смотрю на него, затаив дыхание, и внимательно слушаю, боюсь упустить какую-то мелочь. - Она была студенткой из России, а отец уже состоявшимся бизнесменом. У него сломалась машина рядом с университетом, он ждал эвакуатор и увидел ее, выходящую из автобуса. Любовь с первого взгляда и прочие сопли, в общем… Если упомянешь в разговоре с ним эту историю - цены тебе не будет, он очень дорожит этим фактом биографии и ему польстит, что я поделился им с девушкой. Большую часть времени меня воспитывал гувернер, поскольку после смерти матери отец впал в глубокую депрессию и отгородился.

На несколько долгих секунд Макс замолкает и отводит взгляд куда-то в сторону. Мне показалось, что несмотря на все его попытки показать свое равнодушие к истории своих родителей, ему больно об этом говорить.

- Я ненавижу зеленый чай, обожаю пломбир с соленой карамелью. У меня есть шрам на спине от операции на позвоночник, перенесенной в юности. Я терпеть не могу рубашки в полоску и галстуки с принтами, - уже более непринужденно перечисляет Макс, а я поражаюсь, как можно назвать в одном ряду чай, мороженое и шрам от серьезной операции.

Почему серьезной? А разве операция на позвоночнике бывает не серьезной?