Обидно, что последнее слово в этом предложении – контроль, а не кое-что другое. Но вообще, что она несет? Это же бредятина какая-то.

- Хочешь знать, ревновал бы я тебя к каждому столбу и бил бы по жопе за каждый косяк?

Забавляет, что мы уже давно взлетели, самолет летит ровно и спокойно, ничего страшного и нервного не происходит, а ее рука все еще лежит в моей. И как-то никто из нас не думает, что пора бы сворачиваться.

- Про жопу необязательно, – язвит Давыдова.

- А про что обязательно?

Она опускает взгляд на наши руки и осторожно выдергивает свою из моей, хотя наши локти все равно соприкасаются.

- Я так понимаю, на богатых транспортных неженатиков даже на перспективу мне не смотреть?

- Конечно. Могла бы и не спрашивать. Ты должна смотреть на меня и улыбаться только мне.

- А вот и домашний тиран!

- Ты знала, на что подписывалась. Я тебя ровно об этом и просил.

Не знаю, почему, но мне не нравится, когда она начинает выпендриваться и говорить про других мужиков. Она имеет полное право думать о ком угодно, как и я. Но вот проблема – с того самого дня, как она притащила ко мне свои чемоданы, я не могу думать ни о ком другом. На все смотрю и во всем вижу ее.

Эти ее вещи в коридоре, десятки тюбиков в ванной и новых баночек-скляночек на кухне. Вроде и живет у меня не так давно, а как будто всегда была. Даже будет грустно, когда все это закончится, и Алена уедет. Останусь без вкусных ужинов и ее стервозных замечаний.

- О чем думаешь, Станислав Юрьевич? Примеряешь корону министра?

- У министров нет короны.

- А что есть?

- Вредные блондинки.

- Это только у тебя.

- Ну и хорошо.

Мы замолкаем. А что еще можно сказать? Понятно же, что это все в шутку. Никто из нас не вкладывает большого смысла в эти слова, но мы произносим их тем не менее как-то слишком легко. Даже не напрягаясь. Я бы и не подумал, что у нас с Давыдовой возможно хотя бы то, что есть сейчас.

Она отворачивается. Смотрит в иллюминатор, а я смотрю на ее красивый профиль с пухлыми губами, которые еще два дня назад целовали меня. Интересно, а что они еще могут?…

- Куда ты пялишься, Быстрицкий? – меня спалили.

- На тебя. Это же не запрещено законом?

- Это просто странно.

- Переживешь.

Короче, на посадке она уже сама инстинктивно хватается за мою руку, но потом делает вид, что ничего такого не происходило. Беру такси, чтобы только не таскаться на метро с вещами, сам сажусь вперед, а Давыдову усаживаю на заднее правое. Поездка получается даже более долгой, чем я планировал, но мне этого как раз хватает, чтобы внимательно изучить последний вариант программы выставки и передать его в службу протокола губернатора, где уже составят его график пребывания здесь в Москве. Заселяемся в отель, где будем жить ближайшие три дня, после чего я приглашаю Алену сходить на ужин в местный ресторан. С учетом, как быстро она избаловала меня домашними вкусностями, мне пора бы уже и ответить чем-то.

У меня были мысли, что она может отказаться, и хотя я привез ее для определенной миссии, уговаривать не собирался. Но в назначенное время Алена спускается на второй этаж, где расположен ресторан, и выглядит вполне спокойной и уравновешенной по сравнению с самолетом. Мы с ней вместе заходим в это симпатичное заведение, где ужин работает по системе «шведский стол», прогуливаемся с тарелками в поисках того, что приглянется. Наконец, выбираем себе столик и садимся за него.

- Какая программа на завтра? – спрашивает Алена, нарезая себе мясо по-французски.

- Едем на открытие и представление нашего стенда. Посмотрим транспортную выставку, чтобы мне понимать, куда мы через два дня поведем губернатора. Ты можешь не просто ходить за мной с умным видом, а заняться постами на мою страницу.