– Превосходно. Вы имеете в виду что-то конкретное?

– Не совсем. Какое-нибудь тихое место. – Уединенное. Не там, где ее стали бы искать. – Где эти грязные мотели, которые показывают в американских боевиках?

– Простите?

Сэди взглянула на своего спутника, радуясь, что он снова смотрит на нее так, словно с трудом сдерживает недовольство. Его мимолетная улыбка, обнажившая идеальные зубы, смутила ее, чтобы не сказать больше.

Обычно она изо всех сил старалась, чтобы окружающие ее люди чувствовали себя с ней комфортно. Хьюго шутил, что ее стремление нравиться всем просто патология. Сэди хотела, чтобы все чувствовали себя счастливыми. Но при данных обстоятельствах было безопаснее соблюдать дистанцию. Проще воспринимать этого мужчину как средство передвижения, чем как набор ямочек на щеках, теплых рук и лучиков в уголках глаз, когда он улыбался. Особенно сейчас, когда она в таких растрепанных чувствах.

Она повернулась к нему.

– Ну, знаете, такой мотель, куда антигерой подъезжает на старом коричневом «кадиллаке». Убогий анонимный домик с плоской крышей, где старая женщина с сигаретой в зубах даже не отрывает взгляда от кроссворда, вручая ключи от номера прибывшим гостям.

Уилл посмотрел на нее и переспросил:

– С плоской крышей?

Странно, что он сфокусировался именно на этом. Эта деталь обычно щекотала нервы только ей. Обнаружив, что она долго смотрит в его темные глаза, Сэди перевела взгляд на свои фальшивые ногти. Один оторвался, осталось девять.

– Ну, вы знаете, такой приземистый. Словно его расплющил вес всего мира. Почему в Валлемонте нет таких мест?

– Потому что это Валлемонт, – справедливо заметил он.

Когда она была ребенком, это ее не радовало. После того как Хьюго уехал в школу-интернат, Сэди стала мечтать повидать мир, увидеть, какова жизнь за пределами мирной страны, в которой она родилась. И наконец, она смогла уговорить мать отпустить ее в Нью-Йорк на четырехгодичные актерские курсы.

Поначалу все было как в сказке. Прослушивания, подработка горничной в отеле, проживание в маленькой студии в Бруклине с тремя другими студентками. Ей нравилось ходить по улицам, где никто ее не знал. Ей нравились запах в метро, растрескавшиеся тротуары, сумасшедшая энергетика большого города. Это место было настолько отличным от Валлемонта, насколько можно было только вообразить себе.

Но постепенно она начала чувствовать себя одинокой. Блестящее, опасное, возбуждающее, уродливое и прекрасное приключение стало ей приедаться.

К концу года она начала понимать, что ей нужны были не шум и энергетика большого города, а контроль над своей жизнью. Именно это она любила в театре. Не саму игру, а знание того, что произойдет дальше.

Она продержалась еще один год, прежде чем вернуться домой и отказаться от мечты, за которую многие могли бы убить.

И вот она, эта страна с высокими холмами и зелеными пастбищами. С кристально чистыми реками, стекающими с покрытых снегом горных вершин. С городками, вымощенными булыжником, с солнечным светом и тихой, счастливой жизнью. Ее облегчение было невероятным.

И теперь опять – ей представилась редкая возможность, и она снова отказалась от нее.

– Если вам нужно пристанище, что скажете об этом местечке? – спросил Уилл, снижая скорость.

Вывеска «Ла Тьюлип» свисала с карниза убогого трехэтажного домика с остроконечной крышей и балконами по всему периметру. Ярко-красные цветы бугенвиллеи ковром покрывали старый грязный кирпич. Уилл свернул с дороги и остановил машину у входа. Потом вышел и взял с заднего сиденья мягкую сумку из черной кожи.