Обернувшись, девчонка нехотя кивнула им в знак приветствия и, не дожидаясь ответа, помчалась дальше.

– Вот нелепая хромоножка! – с презрительным высокомерием выплюнула Виолетта. – Вести себя совершенно не умеет! Посмотрела так, будто кирпичом в нас швырнула. Кто виноват, что они со своей мамашей нищие? Не могли им дать квартиру где-то в другом месте, поскромнее?

– Дать? – Клим удивился. – А кто им ее дал? Разве в нашем доме кому-то бесплатно раздавали квартиры?

– Ты что, не знаешь эту историю? – Виолетта обрадовалась возможности посплетничать. – Квартиру им дал наш Химпром. У них же пару лет назад авария была, и погиб инженер, вроде спасал кого-то. Спас, но сам выйти не успел, чего-то у них там рвануло. Так вот, чтоб не было скандала, Химпром и купил для его семьи квартирку в нашем доме. Ну и деньги какие-то выдал. Теперь они у нас и живут. – И презрительно припечатала: – Шантрапа, одним словом.

– Хороший мужик был, наверное, – Клим ее рассказ истолковал по-своему. – Герой, раз не о себе думал, а людей спасал.

Она небрежно передернула плечами: подобной чепухой она заморачиваться не собиралась.

– Лучше бы им чего попроще дали. А то мамочка в платочке смешнущем ходит, дочка в китайских куртенках щеголяет. Стыдоба.

– Да пусть в чем хотят, в том и ходят. Тебе-то что? – хмуро покосился на спутницу Клим. Ему не нравилась ее фанаберия.

И снова Виолетте пришлось наступить на горло собственной гордости. Напомнив себе, что она в процессе дрессировки и нужно уступать, чтоб рыбка преждевременно не сорвалась с крючка, а поглубже его заглотила, она мило улыбнулась:

– Да мне-то фиолетово. Но как другие соседи на нее реагируют?

– Уверен, всем пофиг, – с грубоватой прямотой высказался Клим. – Кому какое дело, кто там живет за стенкой и как одевается? Я лично вообще никого из соседей не знаю, если не считать тебя, но ты особый случай.

Виолетта слегка покраснела, поскольку эти слова прозвучали с изрядной долей сарказма. Повернувшись в профиль, который находила почти что классическим, если не считать курносого носа, попыталась реабилитироваться:

– Да я тоже почти никого из соседей не знаю. Просто мама любопытная очень, она про них и рассказывает.

– Да, Кира Серафимовна – это нечто, – насмешливо согласился с ней Клим. – Не доведись иметь такую тещу, со свету сживет на айн-цвай-драй.

– Мама у меня очень хорошая! – обиделась Виолетта.

– Это ты точно заметила – мама из нее хорошая. А вот в других социальных ролях она, прямо скажем, не преуспела, – Клим не собирался рассыпаться в комплиментах перед теми, кого не уважал.

Девица недовольно прищурилась, но больше ничем своего неодобрения не выказала. Наоборот, как ни в чем ни бывало весело защебетала об универе, общих преподавателях, восхитилась получаемыми Климом замечательными оценками и попросила помочь ей освоиться на факультете.

– И как ты себе это представляешь? – скептически уточнил он. – Я в одном корпусе занимаюсь, ты в другом.

– В общих чертах, – тут же нашлась она. – Какие-то подводные камни ведь есть, о которых знают только студенты старших курсов, не раз об них позапинавшиеся?

– Подводный камень на нашем факультете один: девчонкам у нас не место, – Клим насмешливо покосился на нее, – у нас предметы не для женских мозгов. Поначалу, на первых курсах, девчонки преуспевают, а потом оказывается, что ничего не понимают. Отсев огромный. Из нашей группы до шестого курса из поступивших добрела ровно половина. Угадай, кто отсеялся? – Виолетта угрюмо молчала, и он насмешливо уточнил: – Одни девчонки. Парни остались. А среди ушедших медалисток было – не счесть. Сейчас девчонок только две на двенадцать парней. Почувствовала разницу? – И с ехидцей посоветовал: – Ты бы уж лучше на исторический шла или по крайней мере на химический. У нас таким, как ты, сложно.