Он фыркнул и встряхнулся, как недовольный пес, проводил птицу взглядом и замер, запрокинув голову.
— Смотри, какое небо, — сказал он. — Уже совсем весеннее. Ярко-голубое, как в марте. И я чую весну в воздухе, принюхайся!

Я подошла к нему близко-близко, втянула носом воздух, но почувствовала только запах розмарина и северного моря, исходящий от самого Германа.
А еще запах кожи от его перчаток, которыми он обнял мое лицо.
Я закрыла глаза и потерлась о них щекой.
Холодные губы коснулись моих губ и замерли, продлив прикосновение до вечности.

— Кто я тебе теперь? — спросила я тихо-тихо, но в снежной тишине кладбища каждое слово звучало очень ясно и отчетливо. — Любовница? Наложница? Конкубина? Тайная страсть?
— Ты моя беда… — ответил Герман и между его ледяных губ проскользнул горячий язык, ворвавшийся в мой рот, превращая пронзительный морозный поцелуй в обжигающе грешный.

9. Тогда. Мой беспокойный сон

Господи, какое дурацкое, невыносимое, счастливое чувство — любовь.
Особенно взаимная любовь.

Вот он написал тебе с утра: «Привет».
И ты из замученного мрачного чудовища, которое только что нарычало на детей за то, что им понадобился к каше исключительно вишневый джем, который они вчера люто ненавидели, поэтому его только что доел папа — превращаешься в восторженную идиотку с улыбкой во всю морду.

Особенно запретная взаимная любовь.
Потому что муж поинтересовался, что тебя так обрадовало в этот хреновый день, когда каждый, — каждый! — козел-менеджер уже позвонил ему с утра, чтобы сообщить, что они накосячили с поставками и теперь именно ему надо ехать на таможню все это разгребать. И ты спрятала эту свою дурацкую улыбку, и счастье тоже спрятала, и даже прикрыла ладонью то место на груди — ниже ключиц, выше солнечного сплетения, где, словно ядерный реактор, пульсирует тайна. Сияет, тлеет, жжет — опасная и невообразимо мощная, способная разрушить все, что тебя окружает, если хоть на мгновение перестанешь себя контролировать.

Но, выбегая из дома в распахнутом пальто, ты подняла голову, чтобы помахать в окно сыновьям и вдруг заметила, что небо сегодня снова по-весеннему голубое. И решила по этому поводу устроить себе внеплановый выходной и вместо заполнения скучных отчетов и бесед с капризными туристами, поехала по магазинам. Выбрала там одно за другим самые яркие весенние платья: бирюзовое, фуксию, оранжевое. И юбки: лавандовую, желтую, изумрудную. И свитера — в розовую полоску, с открытым плечом и еще вон тот, цвета весеннего неба.

Случайно, правда случайно, посылая девчонкам — Натали и Маринке — свои фотки в этом свитере, ты промахнулась и попала пальцем по чату с Германом, который в последнее время передвинулся на одно из первых мест в твоем списке «поделиться» в телефоне. И не успела удалить, потому что он уже просмотрел сообщение.
«Прости, не тебе!» — напечатала ты быстро.
«А можно — мне?» — получила в ответ.
«Хочешь посмотреть на меня в новых платьях?»
«Всегда».

С бьющимся сердцем мгновенно переоделась в бирюзовое платье, которое создавало иллюзию невероятно тонкой талии, которую так и хочется обнять ладонями.

И отправила Герману фото, сопроводив кокетливым:
«Вот. Цвет красивый. Но не знаю, брать или нет?»
Хотя, разумеется, уже купила — редко какое платье так тебе идет.

Герман молчал. Молчал так долго, что ты уже тянулась к экрану пальцем, чтобы удалить это дурацкое фото, но именно в этот момент пришел ответ:
«…»

Три точки.
И все.
Что это значит?
Ему не понравилось?
Он ненавидит бирюзовый цвет?
Его секретарша уже купила себе такое платье?