Пи-Джи выключает радио, поворачивается к брату лицом, наклоняется к нему, сверлит взглядом. Во всем мире только они двое и шум дождя, ничто не отвлекает Джоя от зачаровывающего голоса Пи-Джи:

– Пожалуйста, пожалуйста, послушай меня, малыш. Пожалуйста, ради мамы, ради отца хорошенько подумай и не губи их жизни только потому, что ты никак не можешь повзрослеть и отказаться от понятий правильного и неправильного, которые внушили тебе в церкви. Я не причинял вреда девушке, которая лежит сейчас в багажнике, тогда почему я должен рисковать всем своим будущим, доказывая это? Допустим, для меня все обойдется, допустим, присяжные во всем разберутся и признают меня невиновным. Но все равно останутся люди, которые будут верить, что это моя работа. Да, я молод и образован, я могу уехать отсюда, начать новую жизнь там, где никто не знает, что однажды меня судили за убийство. Но мать и отец уже в возрасте и бедны, как церковные мыши. Другого дома им не купить. У них нет средств на переезд. У них нет таких возможностей, как у тебя или меня, и никогда не будет. Эта четырехкомнатная лачуга – не бог весть что, но все-таки крыша над головой. У них нет даже ночного горшка, но зато много друзей, соседей, которым они всегда помогут и которые всегда готовы помочь им. Но все переменится, даже если меня оправдают в зале суда, – поток аргументов захлестывал, накрывал Джоя с головой. – Отношения между ними и друзьями изменятся. В них проникнет подозрительность. Они будут знать о шушуканье… сплетнях. А переехать не смогут, потому что эту лачугу им не продать, а если и продадут, вырученных денег не хватит на покупку дома в другом месте. Поэтому они останутся здесь, отгороженные стеной недоверия от друзей и соседей, в изоляции. Разве мы можем допустить, чтобы такое случилось, Джой? Разве можем загубить их жизни, когда я невиновен? Господи, малыш, да, я допустил ошибку. Не оставил девушку там и не отвез копам, положив в багажник. Хорошо, возьми ружье и пристрели меня, если хочешь, но не убивай отца и мать. Потому что именно это ты собираешься сделать, Джой. Ты их убьешь. И смерть у них будет медленная и мучительная.

Джой не может вымолвить ни слова.

– Так легко погубить их, меня, но еще легче поступить правильно, Джой, еще легче просто поверить мне.

Слова наваливаются на него. Сдавливают со всех сторон. Джой уже не в кабине, а на дне океанской впадины, в четырех милях от поверхности воды. Где давление составляет тысячи и тысячи фунтов на квадратный дюйм. Проверяет на прочность корпус автомобиля. Сдавливает его в лепешку.

Наконец он находит в себе силы ответить. И голос у него – как у испуганного ребенка:

– Я не знаю, Пи-Джи. Не знаю.

– Моя жизнь в твоих руках, Джой.

– У меня в голове такая мешанина.

– Отец и мать. Их жизни в твоих руках.

– Но она мертва, Пи-Джи. Девушка мертва.

– Совершенно верно. Мертва. А мы живы.

– Но… что ты сделаешь с телом?

Услышав свой вопрос, Джой понимает, что Пи-Джи победил. Слабость охватывает его, он снова маленький ребенок, и ему стыдно за свою слабость. Угрызения совести уже грызут его, болезненные, как кислотный ожог, и он может справиться с этой болью, лишь блокировав часть своего сознания, отключив эмоции. Туман, серый, как пепел, оставшийся после большого костра, застилает его душу.

– С этим проблем не будет, – отвечает Пи-Джи. – Спрячу там, где его никто не найдет.

– Ты не можешь так поступить с ее семьей. Они до конца жизни будут тревожиться, гадать, что с ней случилось. Они не найдут себе покоя, думая, что она… где-то страдает.