– Глядите-ка, а ведь это ваша Наташа там…

Пригляделся я и вижу – в конце переулка идет моя девчонка под ручку с офицером. Так меня и ударило. Она, она… у ней беленькая эта самая буа из зайца. Я за ней. А они на извозчика сели и поехали. Добежал до угла, спрашиваю – мальчишка стоял – куда рядили?

– В театры…

А в какой – неизвестно. Кирилл Саверьяныч стал меня успокаивать:

– Это вы так не оставляйте, тут может очень сурьезно быть…

Побежал на квартиру, сказал Луше, а та – ах-ах… А Кирилл Саверьяныч еще накаливает:

– Это вы ее распустили… У меня тоже Варвара в голову забрала – хочу и хочу на курсы, так я ей показал курсы!.. И теперь очень хорошо за бухгалтером живет…

А Луша бить себя в грудь.

– Все-то ей косы оборву!.. – И на меня: – Ты все, ты! Ты при них про пакости ваши ресторанные рассказываешь…

А кто ей ленточки да юбочки покупал да кружева разные? А утешитель-то мой на ухо строчит:

– Опасно, ежели с офицером… У них особые правила для брака.

И Черепахин еще тут ко мне, чуть не плачет:

– Я вам говорил!.. Берегите!..

А Кирилл Саверьяныч так даже с торжеством:

– А может, они и не в театр? Вон в газетах было, как в номерах за шампанским отравились после всего… Драма может быть…

Вот тогда мне в первый раз ударило в голову, так все и зазвенело и завертелось… Скоро отошло. А Луша уж шубу надела, куда-то бежать с Черепахиным, отыскивать. Но тут Кирилл Саверьяныч рассудил:

– Все равно, если худое что, уж невозможно остановить. Положитесь на волю Творца. А если они в театр, так он должен ее довезти до места, откуда принял. Это всегда по-вежливому делается. Вот и надо их сторожить и указать на неприличие…

Так и решили. И Черепахин вызвался сторожить. И все мы к трем часам вышли и ходили по окружности, измерзли. И к четырем Поликарп Сидорыч усмотрел с конца переулка и рукой махнул мне. Вижу, слезли они с извозчика и офицер ей руку жмет, а она так и жеманничает и с жоржеткой играет перед его носом. Я сейчас выступил и говорю:

– Это что такое?

Так и села.

– До свидания… – говорит.

И пошла. А тот на меня так строго:

– Позвольте!..

– Нечего, – говорю, – позволять, а вам стыдно! Порядочные люди с родителями знакомятся, если что, а не из-за угла! И прошу вас оставить мою дочь в покое!

Повернулся и пошел, а он за мной. Смотрю, и Черепахин тут, поблизости, у фонаря стоит. А офицер в волнении мне сзади:

– Виноват, позвольте… Я требую объяснения… Вы должны…

Я нуль внимания, иду к квартире. Тогда он настойчиво уж:

– Позвольте… моя честь!.. Я должен объясниться!

И публика стала останавливаться, а он мне уж тихо, но с дрожью:

– Я требую на пару слов! Я не могу на улице… Или я вас ударю!

Обернулся я тут к нему и говорю:

– Вы что же, скандалу хотите? Вы еще так поступаете и мне еще грозите? Ну, ударьте! Ну?

А кровь во мне так вот и бьет. Только бы он меня ударил! Я еще никого не бивал, но, думаю, мог бы при своей комплекции это дело сделать не хуже другого. А Черепахин совсем близко и руки в карман засунул, трепещет.

– Прошу двух слов, наконец! Вот на бульвар…

А мы уж и квартиру прошли, и как раз тут бульвар. Сели.

– Говорите, а потом я вам скажу! – говорю ему.

– Вот что… Вы ошиблись… Это ваша дочь?

– Дочь, и я не позволю безобразия допускать! Вы не имеете права…

А он мне:

– Виноват… вы всё узнаете… Я познакомился на катке, и мы познакомились… Говорю, как офицер… тут ничего позорного для вашей дочери нет… Я хотел с домом познакомиться…

– Вы, позвольте узнать, – спрашиваю, – подругин брат?

Тут он завертелся:

– Да… то есть нет… Но я хотел с вами познакомиться, только не было случая…