— Эй! Тарико Сан, хватит дурить, от этого не умирают.

Не сдерживая брани и потешаясь над собственной неуклюжестью, он смыл с нее кровь и укутал в чистую рубашку. Потом поднес к лицу бутылек с пахучей жидкостью. И вдруг поймал себя на мысли, что готов и дальше держать ее в руках. Маленькая, слабая, беззащитная. Он только что сделал ее женщиной, пустил в нее свое семя. Утром надо позвать Гуну, пусть позаботиться, чтобы не было последствий.

Тарико приподняла веки, и Субад поразился тому, как в тусклом свете ночника блестят ее глаза, лишь потом сообразил, что в них стоят слезы.

— Эй! Не стоит… ты бы все равно не осталась здесь невинной малышкой.

Он недолго поколебался, а потом вытянулся рядом с ней на матрасе.

— Смотри, как ты меня исцарапала! Храбрая птичка. Мы почти в расчете.

«Почти в расчете…» - эхом подумала Тарико, покорно укладываясь на его груди и вслушиваясь в ритмичный стук чужого сердца под собственной ладонью.

Ей вспомнились петрианские легенды о женщинах-лисах, которые нарочно завлекали мужчин, чтобы после соития обратиться кровожадной тварью и растерзать мирно спящего партнера, чтобы упиться властью.

«Нет, я не умею причинять боль, и для него я лишь жалкий воробушек со слабыми коготками… Субад… Субад…»

Она заставила себя прошептать его имя вслух – примеряясь, привыкая, запоминая тяжесть короткого слова, так же как тяжесть его мускулистого тела.

— Отдыхай, птичка! Спи. Завтра будет лучше.

— Я знаю.

На этот раз он не стал ее поправлять.

* * *

Субад проснулся от неприятного предчувствия, может, в обрывках сна уловил подступающую беду. Девушки рядом не было. И мысль о ней тоже показалась странной, он ведь привык просыпаться один. Но сейчас была четкая потребность знать, куда делась маленькая художница. Сбежала на кухню? Моется в уборной? Неужели замерзла и забралась в его кровать, там одеяло потолще.

Субад бросил взгляд на укрепленное решетками окно и вскочил с пола, не удосужившись прикрыться покрывалом. Девчонка прижалась к стене и пыталась воткнуть себе в грудь острую палочку для рыбы.

— Что ты задумала, идиотка?

Он грубо схватил ее за плечо и выхватил из рук опасный предмет, внезапно оказавшийся простым карандашом. Тарико рисовала, держа бумагу ближе к единственному источнику света. Субад выдохнул с облегчением.

— Покажи! Дай сюда.

Она неуверенно протянула ему скомканный лист, на краю которого виднелись столбики цифр. Значит, стащила со стола расчеты отгрузки торфяных брикетов на ближайшую станцию. Но Субада не волновал черновик, его поразил новый рисунок Тарико.

— Ты мне льстишь, птичка, даже в гробу нарисовала красавцем.

В ответ она смущенно улыбнулась, а в глазах ее мелькнул тот же отрешенный свет, что раздражал Субада еще в лазарете. Похоже, сейчас ее волновал только серый лист с черными штрихами.

— У меня первый раз получилось изобразить живого человека. Я думала, никогда не научусь, не смогу. Смотри лучше, ты не умер, ты спишь.

— Погоди-ка! Ты наблюдала, как я сплю и рисовала с натуры? У тебя больше дел не нашлось?

Тарико заметно расстроилась, но Субад заметил, как обиженно дрогнула нижняя губа. Рисунок был неплох. Вот только тряпки у его головы смахивают на складки траурного облачения армейского гроба.

— Пророчишь мне скорую гибель? – недобро усмехнулся Субад. – И не надейся! За пять лет в «Уригучи» я пережил три покушения. Последнее прошлой весной на сплаве. Зацепили бревном.

— Зачем мне твоя смерть? Просто больше не хочу изображать пустые тела, - прошептала Тарико и невпопад пообещала:

— Теперь я нарисую тебе пса, бегущего у воды. Теперь у меня получится. Отец был бы очень рад. Он всегда говорил, что это придет...