– Акцент у тебя забавный, – объяснил один из военных. – Доводимд дод вашегов… Ты б себя слышал!

Селес ощутил сильное и иррациональное желание дать ему по шее. Он даже сжал кулак, но вежливость и инстинкт самосохранения в последний момент победили. Оммо смерил обидчика взглядом, остановился на его громоздком шлеме, похожем на крышу ка’антхажийской пагоды, и процедил:

– А ты б себя видел!

– Ух ты! – восхитился весь лифт. – Разморозился! – Гостю тут же протянули блестящий портсигар. – Тебя как звать-то?

– Селес. Спасибо, но я не знаю, что с этим делать.

– Курить!

– Я не курю.

Воцарилось неловкое молчание, которым в теплых компаниях обычно встречают трезвенников и язвенников.

– Весь дым через свищевой канал уходит, – Селес указал на шею и старательно оскалился в самой дружелюбной улыбке, на которую только был способен. Солдаты тоже заулыбались, с интересом разглядывая его зубы: мелкие, острые и какого-то кремового оттенка, совсем не соответствующего человеческим стандартам красоты. В свое время оттенок «цвет зубов неочеловека» был признан уникальным и помещен в палитру между «старым кружевом» и «космическими сливками».

Один из солдат решительно шагнул в противоположную часть капсулы и протянул гостю руку:

– Теодор.

Обрадованный тем, что наконец нашел общий язык с принимающей стороной, Селес продолжал улыбаться на протяжении всех мучительных пяти секунд, пока его пальцы хрустели в кулаке нового знакомого. Теодор немного потоптался на месте, хмыкнул, отвел глаза в сторону и робко поинтересовался:

– А ты правда… ну… продырявленный?

Селес взглянул на него так выразительно, что он поспешно начал оправдываться:

– Это на станции сказали… Я им так и ответил: спятили вы, говорю, совсем… напридумывали, ты уж извини…

– Не напридумывали. Просто меня еще никогда не называли продырявленным…

– А можно посмотреть?

«Да когда ж мы приземлимся-то наконец…» – мысленно взмолился Селес.

Новый знакомый, вблизи оказавшийся похожим на добродушного молодого вязлика, смотрел на него с надеждой и детским любопытством. Селес вздохнул и осторожно расстегнул липучку на высоком облегающем воротнике. Почуяв свищевым отверстием прохладный воздух и табачный дым, он поморщился и предостерег Теодора, глаза которого загорелись от восторга:

– Трогать нельзя.

– А где у тебя еще есть? – почти шепотом спросил человек.

– А у тебя? – серьезно поинтересовался оммо.

Капсула все падала и падала, кружевные завитки рек и аккуратные газончики лесов стремительно приближались, а Селес в красках представлял себе, как лифт в конце концов врежется во все это. Помимо акрофобии, ему не давали покоя мысли обо всех, кого он поневоле бросил, сломя голову ринувшись на поиски неизвестно чего – корабль остался на орбите, Айа у морфов, – а также о том, насколько же здесь все не так, как он себе представлял. И вообще не так, как должно быть, – в этом Селес почему-то не сомневался.

– Это точно планета номер восемь три пять скрытая цифра скрытая цифра скрытая цифра восемь шесть семь? – на всякий случай спросил он у Теодора.

– Это Кальдерония.

В энциклопедии такого названия не оказалось, и Селес снова затосковал.

Лифт внезапно ускорился, и все вокруг превратилось в тошнотворное месиво. Он хотел ухватиться за стену, но вместо нее ухватился за Теодора, а спустя мгновение их раскидало в разные стороны. Лифт притормозил, завибрировал и резко, с визгом и шипением, остановился. Немного придя в себя, Селес обнаружил, что они приземлились в огромном зале, ярко освещенном и заполненном людьми. Также он обнаружил у себя шишку на затылке и холодный ствол под ребрами.