Подойдя к дому, я увидел, что отец Макнами сидит на крыльце. Его белая борода имела даже более необузданный вид, чем обычно, а нос излучал красный свет. Слева от него лежали два пакета из коричневой оберточной бумаги, справа упаковка с пиццей.

– Надо причаститься, – сказал он. – Преломишь хлеб со мной?

Я кивнул, хотя мне не нравился дикий взгляд его небесно-голубых глаз, который сверлил меня и словно хотел утянуть в свой мощный водоворот.

Что-то было в нем нарушено.

Если бы он был домом, то можно было бы сказать, что одно окно у него выбито, а дверь приоткрыта. Его словно взломали и ограбили. Я не знал точно, что унесли, но знал, что в конце концов мне придется забраться внутрь отца Макнами и проверить, все ли там на месте; надеюсь, Вы понимаете, что я хочу сказать. Я не мог представить себе, чтобы отец Макнами причинил мне какой-нибудь вред, но вместе с тем не мог и избавиться от ощущения, что с ним что-то не в порядке и что мне надо быть настороже. Вокруг него сгустилась атмосфера угрозы, как говорят о президентах, премьер-министрах и секретных агентах в шпионских фильмах и телесериалах.

Мы устроились за кухонным столом.

– Христово тело, – сказал отец Макнами, кладя кусок пиццы с грибами мне на тарелку.

Себе он пиццы не взял и пил свой «Джеймсон» не закусывая.

Я пытался есть, но особого аппетита у меня не было.

Я все старался определить, что было украдено из отца Макнами.

– Христова кровь, – сказал он и плеснул в мой стакан виски на палец. – Пей.

Я глотнул. Внутри обожгло.

Он опустошил стакан одним залпом, и лицо его сразу покраснело.

Мама сказала бы, что он расцвел.

– Бартоломью! – обратился ко мне отец Макнами. – Церковь я оставил, и теперь мне надо где-то жить. Строго говоря, даже одежда, что на мне, не моя. У меня есть богатенький друг детства, который посылает мне деньги, но это не бог весть что. Если ты примешь меня, то в обмен я предлагаю тебе мои молитвы.

– Вы и вправду оставляете церковь? Отрекаетесь от обета?

Он кивнул и налил себе еще.

– Почему?

– Исход.

– Исход?

– Исход, – повторил он.

– Как у Моисея?

– Скорее, как у Аарона.

В детстве мама читала мне библейские легенды, и я всю жизнь еженедельно ходил в церковь, где часто читал Библию, так что я знал, что Аарон говорил от имени Моисея, когда тот выводил евреев из Египта.

– Я не понимаю вас, – сказал я.

Отец Макнами опрокинул в себя еще одну трехпальцевую порцию и налил следующую.

– Бартоломью, у тебя никогда не было ощущения, что Бог говорит с тобой? – Он сверлил меня взглядом, пока я не опустил глаза и не уставился на свою пиццу. – Бог не посылал тебе в последнее время каких-нибудь сообщений? Ты понимаешь, о чем я сейчас говорю? Ты, случайно, не автоответчик, записывающий Божьи послания? Может, дашь мне совет? Что говорил тебе Бог в последнее время? Были от него какие-нибудь вести, для меня или вообще?

Я сразу подумал о Библиодевушке, а затем о Вас, Ричард Гир, и о письме, которое мама оставила мне. Я подумал, не могло ли Ваше письмо быть Божьим посланием, несмотря на то что Вы буддист. (Пути Господни неисповедимы.) Но я ничего не рассказал отцу Макнами о Вас. Даже не знаю почему. Может быть, потому, что он был похож на взломанный дом.

– Я наблюдал за тем, как ты растешь, – сказал отец Макнами. – Ты все время менялся. А жил прямо как монах. Не вылезал из библиотеки, читал, учился. Вел простую безмятежную жизнь с мамой, а теперь… – Он отвернулся и вперил взгляд в темноту за окном, хотя там ничего не было видно, кроме отражения нашей люстры, похожего на электрическую луну. – Твой отец был религиозным человеком. Мама говорила тебе это?