– Как это – без гадалки? У меня девчонка так гадает – все расскажет, что было, что будет, что за пазухой прячешь, на чем сердце успокоится! – вдруг затрещал Ешка, расхваливая товар. – Эй, Рингла! А ну-ка, беги сюда живо, погадай господину! Если цыганке положить грош в левую руку, да два гроша в правую, да еще дать ей платок, и в один угол завязать монетку, все равно какую, а в другой угол – две монетки, но лучше серебряные, а в третий – три, а уж в четвертый лучше всего золотую, и дать цыганке, чтобы она зарыла это ночью на перекрестке…

– То все богатые невесты мои будут! – подхватил Сергей Петрович. – Ну, где же твоя красавица?

Девочка, издали смотревшая на гусара, нерешительно подошла. Должно быть, впервые в жизни застеснялась она своей продранной домотканой юбки, и низко вырезанной, еще материнской кофты, в которую дважды могла завернуться, и босых грязных ног.

Гусар протянул ладонью вверх левую руку, и девочка взяла ее в обе свои бережно, как драгоценную чашу. И застыла очарованная прикосновением.

– Ну, рассказывай скорее, какие ты там чудеса разглядела! – строго велел Ешка.

– Говори, не бойся! – ободрил цыганочку Сергей Петрович. – Сколько войн пережить мне? Когда стану генералом? Или нет – когда наконец получу эскадрон?

Рингла вгляделась в ладонь.

– После этой войны, милостивый господин, других у тебя не будет, – прошептала она. – А погибнешь ты все же в бою… на белом снегу… И виновата в этом будет женщина. Но не твоя суженая…

– А эскадрон как же? – забеспокоился гусар.

Рингла поглядела на него с недоумением.

– Скажи – будет господин большим военным начальником или не будет, – объяснил Ешка.

– Большим – не будет…

– Теперь – про суженую! – Ешка видел, что обычно бойкая девчонка словно язык проглотила, и помогал изо всех сил.

– Ждет? – спросил гусар, с любопытством заглядывая в черные глаза цыганочки своими синими-синими.

– Ждет… – тут девочка горестно вздохнула.

– Что же, не женюсь я на ней? – правильно понял этот вздох Сергей Петрович.

– Женишься ты… – тут милое личико Ринглы не на шутку омрачилось. Видимо, в линиях на ладони увидела она что-то неладное. Но от ясного и ласкового взгляда красавца гусара девочка вдруг осмелела. Острым ноготком она внезапно царапнула широкую ладонь, пометила какую-то из линий, вывела на ней знак и трижды без слюны туда плюнула.

– Ты чего это? Чего дурака валяешь? – напустился на нее Ешка. И ловко ухватил приемную дочку за ухо. Рингла ойкнула, но гусарской руки не выпустила.

– Да будет вам, – сказал, смеясь, Сергей Петрович. – Никакого мне вреда не будет! Ты же не во вред мне ворожила красавица?

– Нет… – прошептала Рингла.

– А что же ты затеяла?

Ответа он не дождался.

– Мало ли что она затеяла… – буркнул Ешка. – Иди, хозяйством занимайся! Рано тебе еще гадать! А жаль – способная она к этому делу… (тут цыган, отпустив девчоночье ухо, уже изготовился держать речь перед гусаром и Мачем). Мать у нее была – ну, мастерица! Кажется, и десяти слов господину не скажет – а уже полная горсть денег! И сколько же она кур с гадания приносила! И варежки порой получит, и холста… И полную корзинку хлеба принесет! Только она ведь по-умному гадала, судьбу наоборот не разворачивала… А эта!..

– Что она такое сделала? – спросил Мач.

Ешка сердито глянул на Ринглу, вовсе не желавшую уходить. Очевидно, уж очень он был недоволен девочкой, раз выдал ее сокровенную тайну.

– Задумала, чтобы господин офицер на ней женился… И была бы она офицерша цыганская! Гадай, гадай, да милостивого господина не смеши!

Рингла кинулась бежать прочь.