Вскоре они уехали. Игнатов повёз мать в аэропорт и предупредил, что вернётся поздно вечером. Ещё раз напомнил о том, что я могу обращаться за любой помощью ко всему обслуживающему персоналу. И говорил он, к моему удивлению, совсем не в той манере, которую демонстрировал в первые полдня нашего знакомства.

Нет, он говорил с какой-то даже теплотой в голосе. Между нами явно начало что-то меняться...

После их отъезда, я не спешу идти вниз. Решаю немного поиграть с малышкой в комнате, ведь здесь для этого есть всё необходимое.

Разложив пелёнку на диване, укладываю туда Лизу, а сама сажусь рядом. Взяв в руки погремушку, показываю ей, и девочка сразу тянет к ней ручки.

– Она тебе понравилась, да? Нет-нет-нет... грызть не надо... А какие у тебя зубки красивые!

У малышки два нижних резца уже вылезли. И всё, что попадает в её ручки, она неминуемо тащит в рот. И дураку понятно, что, скорее всего, режутся остальные зубки. Наверняка это не очень приятно.

Время пролетает совсем незаметно, пока я занимаюсь Лизой. Когда она начинает сонно моргать, часы показывают половину десятого. Я осторожно перекладываю её в кроватку, и она быстро засыпает.

– Амина...

Тихий голос Галины Викторовны за спиной звучит совершенно неожиданно для меня. Я резко оборачиваюсь. Домработница заходит в комнату и подходит к кроватке. С нежностью смотрит на малышку, а потом, поманив меня рукой, предлагает отойти подальше от спящей Лизы.

– Что Вы хотите на завтрак? Наш повар Светлана уже всех покормила и беспокоится, что Вы так и не появились.

Вот это, я понимаю, гостеприимство! Хотя я вовсе не гость, а так же, как и они, просто тут работаю. Скорее, это доброжелательность, что в очередной раз подчёркивает – на Игнатова работают хорошие люди. А значит, он и сам просто не может быть плохим. Наверное...

– Я обычно не завтракаю, – с улыбкой отвечаю женщине. – Вот кофе мне бы хотелось.

– Спускайтесь вниз, – говорит Галина Викторовна. – Лизочка проспит около часа. К тому же Маша может присмотреть за ней.

– Да, хорошо. Дайте мне пять минут.

Домработница уходит, а я иду в свою спальню, включаю наконец телефон и проверяю пропущенные вызовы.

Ого! Их тридцать!

Преображенский там явно негодует, потому что я не выхожу с ним на связь со вчерашнего дня. От него и сообщения имеются. Обещает меня уволить, если я не перезвоню.

Что ж...

Я запираюсь в ванной комнате и включаю воду в кране. Не знаю, поможет ли это заглушить мои переговоры, но, кажется, я видела нечто подобное в каком-то фильме.

После двух гудков босс берёт трубку.

– Белова! Ты знаешь, что я почти подготовил приказ о твоём увольнении?

– Это довольно странно! – фыркаю я. – По Вашим словам Игнатов – женоубивец. Может, нужно было спасательную операцию готовить, а не приказ? Ведь Вы сами меня сюда отправили.

– Не дерзи! – грубо отбривает Роман Альбертович. Потом смягчается, и его голос звучит почти что ласково: – Как у тебя дела? Что-то уже узнала?

А вот я начинаю злиться.

– Вы в своём уме? Я же не шпион, а журналист. Или Вы думаете, что те, кто находятся в этом доме, с радостью будут отвечать на все мои вопросы? Может, мне интервью им устроить? И прекратите мне названивать! Уверена, что Игнатов может проверить все мои входящие и исходящие звонки. Да и всё остальное тоже.

– Твои документы настоящие, – тут же успокаивает меня Преображенский. – Что касается звонков – зачем ему это? Максимум – он может случайно увидеть, что тебе кто-то звонит. Как я у тебя записан?

Я отвечаю не сразу...

Когда в нашей редакции начали происходить все эти изменения, никто не хотел новое начальство. А когда всех стали поголовно увольнять – и подавно. Сотрудники, мягко говоря, возненавидели Преображенского. Молодой, дерзкий, успешный... В своих телефонах обозначали его, используя всякие не очень приятные эпитеты. А я записала его как «самодур босс».