— Ясно-ясно! — панически взвизгиваю.

Неужели в доме Царёва есть шпионы, и мужчина хочет сказать, чтобы я тоже была настороже? Матерь Божья!

От неожиданности я вновь кричу, когда Богдану надоедает бороться с моими суетливыми жестами. Он просто обхватывает меня рукой и отрывает от пола. Просто как мешочек в пятьдесят килограмм. Через секунду Царёв пинком открывает комнату и затаскивает меня в нее. Громко хлопает темной дубовой дверью. Отшатываюсь и растерянно смотрю на Богдана. Что он задумал?

А в спальне Царёва очень-очень пахнет тем самым одеколоном. Я оглядываюсь, рассматривая роскошный интерьер в багровых тонах с позолотой — ничего лишнего, и даже спрятаться негде. Кровать. Огромная, с тяжелым балдахином. Королевская.

Сглатываю, когда Царёв будто разорвал меня на кусочки взглядом и теперь шаг за шагом приближается.

— Я вас предупредил.

— Всё понятно! Теперь, зная это, буду намного осторожней. Хитрее. Продуманней…

Но что бы я ни отвечала Богдану, он все расценивает как-то странно. Будто мы говорим на разных языках или слова долетают до Царёва исковеркано.

А мне жутко, и я по привычке трясусь. Вытягиваю руку между нами как преграду. Мужчина замирает, когда моя ладонь ложится ему на грудь.

— Вы должны мне рассказать, Валерия… То, что с вами происходит, недопустимо для работницы в моем доме.

Царёв берет мое запястье и отстраняет от груди, разрывая контакт. Если Богдан имеет в виду фарс, то откровенничать точно не буду. Пусть принесет доказательства. Я готова зубами держаться за эту работу.

— Не знаю, о чем вы интересуетесь.

Господин ухмыляется, почти неосязаемо дотрагивается кончиками пальцев до моего бедра.

— Это, — слегка надавливает. — Я видел, Валерия, гематому.

— Ерунда…

Стыжусь, но тоже натягиваю улыбку, дабы разрядить обстановку. Воздух будто сгущается и нагревается. Просторная комната становится слишком тесной для нас двоих.

— Вы подвергаетесь насилию? От кого терпите побои? Сожителя?

У меня мгновенно округляю глаза, я в недоумении пялюсь на Богдана:

— Я поскользнулась во дворе, упала и ударилась о бордюр.

— Врешь.

— Нет, Богдан Александрович, — и тут призадумываюсь. — Вы можете спросить у Наура, он свидетель, как все произошло.

— Уже успели познакомиться? — хмыкает. — Точно не сожитель?

— Я пока не в отношениях, но это же для вас не важно?

— Абсолютно. Мне все равно на семейное положение няньки, — не лезет за словом в карман Царёв.

Я чувствую тепло и давление внизу живота, мне щекотно. Опускаю глаза и вижу, как руки Богдана бесцеремонно расстегивают пуговицу на джинсах. Забывая о боли, взвинчиваюсь, протестую:

— Что вы делаете?!

— Мне нужно осмотреть травму, — спокойно и твердо говорит, тянет ширинку.

— Еще чего!

— У вас может быть трещина, тогда следует вызвать врача. Валерия Михайловна, прекратите дергаться, вы не волнуете меня как женщина.

Богдан сильнее. Тискает и настаивает на своем. Я слышу треск штанов, борюсь, впиваясь пальцами в руки Царёва. Да, в придачу, не волную его как женщина!

Ноги подкашиваются, чуть не падаю — господин успевает подхватить. У меня все плывет перед глазами, когда Богдан опять настаивает и приказывает снять джинсы. Он не намерен принимать отказ и распаляется вдвойне.

Извиваюсь и кожей чувствую его кожу, с перепуга размахиваюсь и одариваю хозяина дома жгучей пощечиной. Богдана словно парализует. Такого выражения лица, с каким он сейчас на меня смотрит, никогда ни у кого раньше не видела. Мужчина набирает в воздух легкие, готовясь изжить непокорную няньку с лица земли.

В голове шумит, сердце работает на износ, я ничего не соображаю. Богдан резко и коротко фыркает, нависая надо мной. Кажется, я переступила грань дозволенного, совершила непростительную ошибку, но ведь Царёв вынудил.