А ссылка… По правде говоря, то, что Пастухов узнал, говорит о том, что здешняя ссылка – это даже не определение на вольное поселение в его России. Можно спокойно работать, можно просто жить за счет своих средств. Владеть оружием, ходить на охоту и вообще жить в свое удовольствие. Только и того, что являться вовремя на отметки к надзирателю. Курорт, йолки.

И насчет выбора места ссылки адвокат не наврал. Если отказаться от апелляции до вступления приговора в законную силу, судья и впрямь может предоставить выбор среди имеющихся вариантов. А нет – тогда ткнет наугад из списка или же выберет что-нибудь особенно неприятное. Оно ведь как. Одно дело, если это будет какое-нибудь сибирское поселение. А то ведь может оказаться и какое-нибудь чукотское стойбище у самого Ледовитого океана. Разница, однако.

Времени у Петра вполне достаточно. По такому горячему делу Завьялов будет лететь со всей поспешностью. Максимум в четыре дня управится. Это даже если он помчится на поезде. Ну, в крайнем случае в пять. Нет. Это вряд ли. Телеграмму купец получит уже часа через три. Как раз ночным и двинется.

Тот, правда, идет на Москву, но это не критично. В Екатеринбурге можно оседлать самолет и долететь за один световой день. И то, что купец не переносит полетов, вряд ли его остановит. Эдак он даже быстрее управится. У Петра же до вступления приговора в законную силу в запасе десять дней. Впрочем, уже девять.

– К стене.

Продолжая пребывать в раздумьях, Петр привычно встал лицом к стене у входа в камеру. Хм. Что-то не так. Несмотря на размышления, он все же видел, что привели его в тот самый коридор, но… Точно. Это не его камера. Соседняя. Растяпа. Похоже, помимо потери аппетита, у надзирателя еще и с головой непорядок.

– Заходи.

– Господин надзиратель, это не моя камера, – попытался было исправить ошибку Петр.

– Твое тут только то, что на параше. П-пшел, урка.

Петр едва не влетел в камеру от сильного толчка. Впрочем, и влетел бы, будь он чуть худосочнее. А так… Ну, пару шажков просеменил, а там и остановился. Впрочем, надзирателю и этого было более чем достаточно, чтобы захлопнуть за Петром глухо бухнувшую дверь.

– О. Новенького подкинули.

Четверо. Двое сложения крепкого, если не сказать больше. Двое – так. Ничего серьезного. Один сухонький, уже в годах, седой, с широкими и густыми шевченковскими усами. Второй – просто шнырь. Шестерка, однозначно. Но именно он и подал голос первым.

– Ну, не такого уж и новенького, – возразил Петр, силясь понять происходящее.

– А ты назовись, добрый человек, – попросил сухонький усач.

Все россказни о том, что в камеру нужно входить как-то по-особому, через какой-то там ритуал, россказни и есть. Главное и непреложное условие – это вежливость, только и всего. От человека, незнакомого с местными реалиями, ничего иного не требуется. Новый сиделец постепенно входит в местные порядки и правила. И только по прошествии некоторого времени с него начинается спрос по иной шкале.

Это к тому, что никто с порога не начнет тебя гнобить, если на то нет серьезной причины. Ну или тебе не повезло, и ты попал к беспредельщикам. В этом мире воровского закона как такового нет. Есть некие общие правила, которых стараются придерживаться различные группировки, дабы предотвратить беспричинную поножовщину. И во главе группировок стоят Иваны, авторитеты преступного мира, но это еще не Воры. К этому все пока только идет, но как скоро воплотится в жизнь, неизвестно. В мире Петра этому во многом способствовала Октябрьская революция, или Октябрьский переворот, это уж кому как.