Я нетерпелив – спешу. «Разобравшись» в ней (простой случай), я поспешно перехожу к другим детям, более сложным. Наскоро отделываюсь от пациента поверхностным диагнозом – другие ведь ждут.

Я самолюбив – защищаю свой диагноз, может, именно потому, что поставлен он абы как, сляпан халтурно; я не уверен, и меня охватывает опасение, как бы новые факты не повредили моим походя навешанным ярлыкам, на которые я столь щедр.

Мне неприятно признать, что я полуграмотен, еле-еле – долго, усердно – разбираю буквы симптомов, прежде чем кое-как, сбивчиво, сумею прочитать целое. Сидит во мне чванливый раздутый авторитет, который «этого сопляка» распознаёт с лету, видит насквозь. Живет во мне развращенный халтурщик, чье понимание подлинного долга познания извращено работой в школе. Эта поднятая рука маленькой Владзи – протест живого существа, не позволяющего отделаться от него походя, не соглашающегося носить ярлык, этикетку. Она твердит: «Ты не знаешь меня!»

Что же я знаю о Владзе? Что она непоседлива? Учительница бросила мимоходом: «Лентяйка» – мне понравилось, и я подхватил.

А может, Владзя – не лентяйка. Возможно, следует отказаться от поверхностного диагноза, признать свою ошибку – и получить в награду несколько самокритичных замечаний. Чуткая Владзя, быть может, способна живо на это отреагировать, – быть может, она борется с предубеждением учительницы. Эта поднятая рука может означать: «А вот и знаю, а вот и не такая я, какой вы меня считаете» или же «Когда мне действительно что-то интересно, я учу и хочу отвечать».

Ну а может, она и вправду «лентяйка» – сегодня утром приняла решение исправиться, начать новую жизнь? Может, это результат разговора с матерью, с подругой? Помочь ли Владзе в ее усилиях или просто запомнить и подождать, что будет дальше – завтра, через неделю?

Да, это не замурзанная ручка приготовишки, а вопрос, на который у меня нет ответа.

Запись. Беседа: мышь и т. д. (тут же – крыса, пчела и пр.).

Комментарий. Не существует книги, в которой излагалась бы техника ведения с детьми беседы, разговора (не болтовни).

Мы, быть может, потому не умеем, что нам это кажется совсем простым.

Я храню в памяти чудесные разговоры в летних лагерях, вечерние – в интернате: все через это проходили, каждый воспитатель это знает. Возможно ли подобное в школе?

Мышь; принесли кота, чтобы ловил; рассказ о противостоянии собаки и кошки; крыса на тетиной подушке; однажды в рыбе обнаружили мышь; крысы плавают; в ванне плавали рыбки; бывают золотые рыбки; когда плывешь на корабле, можно увидеть рыб; бывают ядовитые цветы; папу укусила пчела; у бабушки есть ульи.

Тема: хотят говорить несколько человек, все разом. Один рассказывает мне, другой начинает рассказывать соседу – класс распадается на группы. Начинается гомон, словно дали команду «Вольно!» – и пропало дело. А до звонка еще десять минут. Как быть?

Если установить порядок (пускай говорят по очереди), они начинают стесняться: не привыкли, вроде бы нечего сказать.

Как сохранить интереснейший, но совершенно не исследованный язык детского рассказа?

Пример (не из школы – из детского сада) – рассказ пятилетнего Мариуша.

– Где ты видел яблоки?

– Яблоки… я видел яблоки… такие маленькие… деревья большие такие… можно лежать и качаться… там был такой пес… а одно яблоко как упадет… а он лежит, спит… мама идет… я хотел сам пойти… а там еще стул… там пес… ну какой-то пес… как укусит… о-о-острые зубы у него… так он когда спал, тот его укусил… надо пса отлупить за то, что укусил… там тетя… у него такие зубы… я забыл, как его зовут… а, Фокс… укусил и кр-р-ровь… он кость грыз… Фокс, пошел, пошел вон… а он как посмотрит да как укусит… кость бросил и укусил… я кинул этому пёсу яблоко… а тот, когда с дерева сорвал яблоко и бросил далеко… такое твердое яблоко… сладкое, прямо как не знаю что… он только понюхал… а потом пришел солдат… бабах в песика… бабах… такой красивый… красивый… красивый…