Дальнейшие указы Софьи были столь же мудры. При ней Россия наконец-то помирилась с Польшей. Царевной восхищались и консервативные стрельцы, и иностранные послы – не считая грубияна Невилля, конечно. Но, похоже, гадкие слова Невилля – не более чем обида уязвленного мужчины. Как пишет историк Линдси Хьюз, «образ Софьи – это образ женщины, умевшей поставить на место любого мужчину. Если не считать Екатерины Великой, которая даже не была русской по происхождению, царевна Софья являет собой самую решительную и способную женщину, когда либо правившую в России»[21].

Романисты любят представлять Софью не более чем влюбленной марионеткой в руках князя Голицына. Но, как пишет историк Линдси Хьюз, «пресловутая связь с Василием Голицыным подтверждается только двумя шифрованными письмами, некоторыми косвенными свидетельствами и массой огульных обвинений». Екатерина II с уважением отзывалась о царевне Софье: «Я думаю, что ей не была отдана должная справедливость… Она в течение нескольких лет руководила делами государства со всей проницательностью, которой возможно желать».

За время своего неофициального правления Софья, конечно, почувствовала вкус власти. Она пыталась узаконить свой статус, как можно чаще появляясь на официальных торжествах. Ее профиль уже стали чеканить на монетах – и тут подрос Петр. Формальных причин задерживаться в Кремле у Софьи не осталось.

Распространена версия о том, что Софья пыталась устранить младшего брата, призвав на помощь все тех же стрельцов. Однако Петру так и не удалось доказать связь между сестрой и заговорщиками. Как пишет Линдси Хьюз, «в конце концов, безжалостный Петр, который отправил на плаху и в тюремные застенки сотни стрельцов и приговорил к смерти собственного сына, удержался от расправы над своей сестрой». Отобрав у Софьи власть, он отправил царевну в комфортабельный Новодевичий монастырь, который во многом превосходил современные отели класса «люкс».

Софья взяла с собой бывшую няньку Марфу Вяземскую, двух казначей и девять постельниц. Каждый день из дворца в монастырь присылали хлеб, рыбу, мед, пиво, водку и прочие лакомства. Имя Софьи продолжало фигурировать в дворцовой «швейной книге», в которой велся учет платьев для членов царской семьи. У нее была собственная драгоценная посуда, ковш немецкой работы, много книг. И много денег – она продолжала делать большие вклады в монастырь.

Царевну часто навещали сестры и брат Иван. Пару раз заглянул даже Петр. Мемуаристы приводят уважительные, хоть и горькие отзывы царя о старшей сестре: «Софья наделена всеми телесными достоинствами и совершенным умом… Как жаль, что она преследовала меня в детстве и что я ни в чем не мог на нее положиться, будь по-иному, когда я уезжал за границу, она могла бы править дома»[22].

В Новодевичьем прошли последние 14 лет жизни Софьи. Спустя полтора века поэтесса Евдокия Ростопчина посвятила царевне поэму «Монахиня»:

«Я вознеслась, междоусобной бранью

Упала! … Юный Петр, мой полубрат,

Возмужавши, на меня восстал грозою,

Торжествовал… Он стал Царем единым,

А я сюда в безмолвный монастырь

Заточена… и страстную мирянку

Неволею искусу обрекли,

И Господу насильно посвятили…»[23]

В завершение приведу замечательную цитату историка Даниила Мордовцева: «Она первая из русских женщин… вышла из терема и отворила двери этого терема для всех желающих русских женщин, как меньшой брат ее Петр прорубил потом окно в Европу… Одним словом, царевна Софья представляет переход от женщин допетровской Руси к женщинам Руси современной»