Ни к чему накалять.

Вожак гопников отвис, витиевато выругался, сплюнул мне под ноги.

– Зашквар за вас ваще болеть!

Ах, вот они какие, наши болелы! Наша опора и поддержка!

– Разогнать к чертям, пусть новую команду собирают, – поддержали его из толпы. – Ноги переломать, нах!

Я уловил намерение, вожака: впечатать кулак мне в нос. Шагнул навстречу, смещаясь в сторону, перехватил поднимающуюся для удара руку, заломил за спину и подсечкой повалил гопника мордой в очищенный от снега асфальт. Приложился он неудачно, расквасил то ли нос, то ли губу, потекла кровь. Стая колыхнулась, готовая к прыжку. Наши встали спина к спине. Я собрался вырубить гопника, чтобы принимать остальных, и тут из-за спины донесся хриплый выкрик:

– Пацаны, ша!

Стая замерла. Наши обернулись.

К воротам вразвалочку шагал молодой глазастый парень с кукольным лицом, в черной куртке и шапке, со спортивной сумкой через плечо.

– Это нормальные мужики, – прокричал он гопникам. – Свои. Играть за город будут.

Поняв, что юноша у гопоты в авторитете, я отпустил вожака. Он вскочил, размазал по лицу кровь из разбитой губы и набычился. Ко мне вернулась вера в бескровное решение проблемы. Ну, в относительно бескровное.

Юноша протянул руку Димидко:

– Здорово, Сан Саныч! Я Димон. Левашов. На треню к вам иду. – Он потряс головой и улыбнулся, закатив глаза, обратился к гопникам: – Пацаны, это ж Димидко! Вы че, берега попутали, а? Охренеть, я руку день мыть не буду!

Он растопырил пятерню, которую только что жал Димидко. Гопота загудела. Вожак ретировался, и вперед выступил невысокий парень с лицом, покрытым шрамами от прыщей, будто лунная поверхность – кратерами. Черные глаза его сияли.

– В натуре – Димидко! Вы это, зла де держите, да?

– Они нормальные мужики, – поручился за нас Левашов. – Хоть бы у меня спросили. Так нет же, роги в землю и – му-у-у!

Левашов посмотрел на меня и вдруг распахнул синющие глаза еще шире, словно ему явился призрак Яшина:

– Итить-колотить! Нерушимый! Ба-а-а! Па-ца-ны! Сфоткайте меня вот так, с Димидко и Нерушимым.

Он втиснулся между нами с важным видом, гопники принялись его фотографировать.

Я почувствовал себя обезьянкой – с нами фотографировались, руки нам жали, у Димидко просили автограф, у меня на всякий случай тоже. Гопники окружили нас, стали жаловаться на Филимонова и желать удачи на поле. А Левашов бегал между всеми и, захлебываясь от восторга, тарахтел:

– Нерушимый – ваще терминатор! Я бой его смотрел. Тот ему – в горло зубами! А этому хоть бы хрен! А как он того черта красиво завалил! Н-на! – Он изобразил бросок через бедро. – Песня! А вы, дебилы, на такого кента рыпнулись! Да он бы вас порвал! Офигеть, с кем я играть буду! – Он восторженно выдал витиеватое ругательство.

– Мужики, у нас тренировка, – объявил Димидко, постукивая по часам, и мы направились в раздевалки.

Я издали заметил внедорожник начальника команды, Лехи Смирнова, припаркованный у основного спорткомплекса. Хотя нет, люди его ориентации Лехами себя не называют. Они Алексы и Лексусы.

Микроб кивнул в сторону машины.

– О, никак Смирнов прощаться с нами приехал!

Новенький Левашов сразу сообразил, в чем дело, сплюнул и процедил:

– Этот-то – прощаться? Ха! Да его бульдозером с места не сковырнешь. Присосался, как клещ. Развел голубятню, а нормальные тренеры только его увидят – валят. Что вы приехали – ваще чудо.

– А может, он не к нам? – предположил Погосян, открывая дверь в приземистое здание.

Там были раздевалки и вместо тренерской – пыльный конференц-зал, где мы обычно собирались.