Я кивнул – мне ли было не знать, где располагалось ее заведение. Были времена, когда я часто к ней захаживал и не просто чтобы повидаться или поболтать.

– Если у тебя есть средства на быстрое восстановление, казна выплатит тебе поощрительное вознаграждение. Хочу, чтобы Рим был восстановлен как можно быстрее.

– И ты сможешь построить заведение масштабнее прежнего, – вступил в разговор Тигеллин, – оно станет частью нового, улучшенного Рима, который планирует наш император.

– Всегда будем рады тебе, цезарь, – сказала Воракс.

– Увы, цезарь не сможет стать твоим покровителем и постоянным клиентом, – усмехнулся Тигеллин. – Он безнадежно предан своей жене.

– Императрица славится своей божественной красотой, так что было бы странно, если бы цезарь искал утех на стороне, – ловко выкрутилась Воракс и посмотрела на меня. – Но я буду рада принять тебя как почетного гостя и лично проведу по вновь отстроенному заведению. – У нее заблестели глаза, и она продолжила: – Обещаю много новинок, но мы, конечно, не откажемся от проверенных временем удовольствий.

Щеки у меня стали горячими. «Проверенные временем удовольствия»…

Воракс первой пришла в голову идея (теперь-то ее переняли и в других заведениях) делать из девушек двойников прославленных женщин и предоставлять клиентам, которые желали заняться любовью с Клеопатрой, царицей амазонок Ипполитой, Нефертити или… с Агриппиной Младшей, моей матерью.

Это с большой долей вероятности могло послужить доказательством того, что Воракс при нашей первой встрече не узнала меня просто потому, что не посмела бы в тот день свести меня с женщиной, которая была точной копией моей матери. А я так и не смог стереть из памяти унизительные подробности того соития. Оно, точно раскаленное клеймо, навсегда осталось в моем сознании.

– Желаю тебе удачно отстроиться, – сказал я и повернулся к ней спиной.

– Это было грубо, – немного позже сказал мне Тигеллин.

– Но я пожелал ей удачи, – возразил я. – И возможно, когда-нибудь, не скрывая свою личность, наведаюсь в ее заведение и ознакомлюсь со всем, что она сможет мне предложить.

– О, не спеши от нее отворачиваться. Как знать… Такую женщину всегда неплохо иметь в друзьях.

– А я думаю, что мы остаемся друзьями вне зависимости, являюсь я клиентом ее заведения или нет.

И я действительно так думал.

Вскоре после разговора с Воракс я покинул шатер и вернулся во дворец, где расположился на скамье из слоновой кости и постарался унять разыгравшуюся в душе бурю противоречивых эмоций.

Я был бесконечно счастлив, что мои учителя музыки и вокала уцелели, что жив художник Фабул, что близкие мне люди, кроме Аполлония, и дальше будут частью моей жизни. И совершенно искренне радовался тому, что Воракс восстановит свой бордель.

Но чудовищные слухи и обвинение в том, что я был зачинщиком Великого пожара… Такого я не ожидал.

Более того, эти слухи были крайне опасны. В отличие от языков пламени, они оставались незаметными для глаз. И если с пожаром можно было бороться, устраивая противопожарные полосы и так лишая его пищи, средств борьбы со слухами у меня не было.

Как лишить слухи пищи? Что их подпитывает? Как их погасить? Притом что они, подобно огню в ветреную погоду, распространяются быстро, легко преодолевают все барьеры и отражают любые попытки их придушить.

– День настал, – сказал я Поппее.

Я говорил уверенно и спокойно, хотя на самом деле предстоявшее первое после Великого пожара обращение к Сенату вызывало у меня если не ужас, то страх.

Выступить перед Сенатом было необходимо, но донести послание так, чтобы сенаторы могли в полной мере его осмыслить, крайне сложно. Притом что мне нужно, чтобы они поняли все, что я предлагаю.