Жена моя ожидала в то время ребенка. Обстоятельство это, как я сейчас понимаю, усугубляет позор моего поведения. Во-первых, я не воздерживался, как это полагалось учащемуся; во-вторых, плотское желание брало верх не только над обязанностью учиться, но и над более важной обязанностью – быть преданным своим родителям: ведь Шраван был с детства моим идеалом. А между тем каждую ночь, массируя ноги отцу, я мыслями был уже в спальне, и это тогда, когда и религия. и медицина, и здравый смысл запрещают половые сношения. Я всегда с радостью освобождался от своих обязанностей и, попрощавшись с отцом, шел прямо в спальню. Отцу с каждым днем становилось хуже. Аюраедические врачи испытали все свои мази, хакимы – все свои пластыри, а местные знахари – свои средства от всех болезней. Был призван на помощь и хирург англичанин. Он предложил как единственное и последнее средство операцию. Но вмешался наш домашний врач. Он возражал против операции в таком преклонном возрасте. Авторитет домашнего врача был чрезвычайно высок, и его мнение одержало верх. От операции пришлось отказаться, а лекарства отцу не помогали. У меня такое впечатление, что если бы домашний врач разрешил операцию, рана легко бы зажила, тем более, что оперировать должен был известный в Бомбее хирург. Но бог решил иначе. Когда смерть неминуема, какой смысл искать средства спасения? Отец вернулся из Бомбея со всеми необходимыми для операции материалами, но все это теперь было бесполезно. Он не надеялся поправиться. С каждым днем он становился все слабее. Его упрашивали производить отправление естественных потребностей не вставая с постели. Но до последней минуты он отказывался это делать. Правила вишнуитов относительно внешней чистоты весьма строги.

Такая чистоплотность бесспорно имеет большое значение, но западная медицина считает, что можно совершать все отправления в постели, в том числе и мытье пациента, не причиняя ему никакого неудобства, и при этом постель останется безукоризненно чистой. Я считаю это вполне совместимые с требованиями вишнуизма. Но настойчивое желание отца вставать с постели поражало меня и вызывало восхищение.

Настала страшная ночь. Дядя мой был в это время в Раджкоге. Он приехал, получив известие, что отцу хуже. Братья были глубоко привязаны друг к другу. Дядя сидел возле больного весь день, а ночью, настояв на том, чтобы мы шли спать, лег возле постели больного. Никто не думал, что эта ночь будет роковой.

Было половина одиннадцатого или одиннадцать часов вечера. Я массировал отца. Дядя предложил сменить меня. Я обрадовался и отправился прямо в спальню. Жена моя, бедняжка, крепко спала. Но разве она могла спать в моем присутствии? Я разбудил ее. Однако минут через пять-шесть слуга постучал в дверь. Я в тревоге вскочил.

– Вставайте, – сказал слуга, – отцу очень плохо. Я, конечно, знал, что отец очень плох, и догадался, что означают в такой момент эти слова. Я вскочил с постели.

– Что случилось? Говори.

– Отца больше нет в живых.

Все было кончено! Мне оставалось только в отчаянии ломать руки. Мне было страшно стыдно, я чувствовал себя глубоко несчастным. Я помчался в комнату отца. Если бы животная страсть не ослепила меня, мне не пришлось бы мучиться раскаянием за разлуку с отцом за несколько минут до его смерти. Я массировал бы его, и он умер бы у меня на руках А сейчас дядя воспользовался этим преимуществом. Он был так предан старшему брату, что удостоился чести оказать ему последнюю услугу! Отец чувствовал приближение конца. Он сделал знак подать перо и бумагу и написал: «Приготовь все для последнего обряда». Затем он сорвал с руки амулет и с шеи золотое ожерелье из шариков туласи и отбросил их в сторону. Через минуту его не стало.