Им было всего пять и семь лет. Мне было девять.

В тот день я оставила свою коробку у них на крыльце.

Мне кажется, именно в этот момент я осознала, что другим людям может житься еще хуже, чем мне.

Если бы я могла вернуться туда и забрать всех тех детишек, я бы это сделала.

Люди думают, что придет служба опеки и спасет малышей, но это случается только тогда, когда кто-то озаботится тем, чтобы им позвонить. К сожалению, большинство из нас этого не делает. Окружающие сами могут быть замешаны в чем-то дерьмовом, и они не хотят, чтобы кто-то узнал об их делишках, так что рты остаются закрытыми, когда, наверное, не должны бы.

Я помню лишь один случай, когда видела, как ребенка забирают из его дома – и то только потому, что его папаша переборщил с наркотой, а его подружка не хотела, чтобы пацан оставался с ней. Мне было хреново, когда он уехал. Иногда по ночам он сидел вместе со мной на улице, и мы ждали, пока громкоголосые клиенты моей матери наконец свалят.

С тарелкой слегка подмокших вафель в руке я на цыпочках иду к себе в комнату. Там я опускаюсь на кровать и ем, а потом достаю из выдвижного ящика заначку и скручиваю косяк. Он крошечный, потому что у меня осталась лишь пыль со дна пакета, но мне этого хватит.

Я беру старую бутылку из-под воды с прикроватного столика, чтобы стряхивать в нее пепел, и плюхаюсь на стул рядом с окном. Отодвигаю щеколду, открываю окно… и пронизывающая сирена оглушает меня, заставляя сжаться в комок.

Я захлопываю окно, но сирена продолжает орать.

Я рычу и вскакиваю, когда дверь в мою комнату распахивается и в дверном проеме появляется Мэддок.

Он нажимает на кнопку на телефоне, и оглушительная сирена – похоже, они установили или включили ее сегодня – умолкает.

Он стоит там минуту, с идеально взъерошенными волосами, пухлыми губами и сонными глазами. Без футболки, в одних боксерах, с выдающимся утренним стояком, и мое тело вдруг начинает пылать во всех правильных местах.

А потом все внутри у меня сжимается – потому что в глазах Мэддока не разгорается ответное пламя. Вместо этого он медленно опускает свой взгляд на ручку моей двери, прежде чем снова с очевидным намеком поднять его на меня.

В его глазах гнев и подозрение, но он моргает, пряча их, и на его лице снова привычная маска. Он уходит, не произнеся ни слова.

Я дергаюсь вперед, готовая броситься за ним, но удерживаюсь на месте, напоминая себе, что эта перемена в доме – моя вина и что реагировать на нее так не в моем стиле.

Ведь я не хрупкая девочка, взволнованная поступками угрюмого парня.

Я уже дважды оставляла его за запертой дверью, так что же теперь?

Вздохнув, я кидаю свой жалкий косяк на ковер и падаю спиной на матрас, где и лежу весь оставшийся день.

Да, мне не обмануть даже саму себя.

Все будет очень хреново.

Я сую телефон обратно в карман, как раз когда входит Кэп.

– Это был Лео, – говорю я.

– И? – ждет продолжения Кэптен.

– Он сказал, тренер влетел в кабинет Перкинса и хлопнул за собой дверью.

– Что за на хрен?

– Понятия, блин, не имею.

– У нас теперь ни одного чертова дня не проходит, чтобы не случилась какая-нибудь хрень. – Кэп трясет головой, раздраженный всем этим дерьмом.

Как раз в этот момент по ступенькам спускается Рэйвен, и все взгляды поднимаются к ней.

Она замирает на месте с мечущимся между нами троими взглядом, а потом снова медленно шагает дальше. Хотя ее лицо не выражает никаких эмоций, я знаю эти глаза цвета грозового неба – они светятся страхом.

– Выезжаем через пять минут, – произнося это, я ни на кого не смотрю и оказываюсь в машине так быстро, что они не успевают даже захватить никаких вещей.