– А что, если была? – возражаю я. – Что, если ей досталось из-за того, кем мы ее сделали?

Кэп испускает тихий смешок, но в нем слышится опустошенность.

– Мы никем ее не делали, брат. Рэйвен родилась такой, какая она есть. Да, мы привели ее в свой мир, но она пришла сюда сильной и решительной. Поэтому она сразу влилась. Мы только можем попытаться понять ее извращенный ход мыслей. И надеяться, что постепенно до нее все-таки дойдет, что она больше не одна.

Я смотрю на него, сузив глаза.

– Почему у тебя такой голос, будто ты уверен, что она сегодня что-то натворила?

Он вздыхает, убирая руку.

– Я не знаю наверняка, но у меня такое чувство, будто что-то не дает ей покоя. В последний раз она была такой, когда мы пытались заставить ее раскрыть свои карты – в тот день, когда объявилась ее мать и она постаралась сделать так, чтобы ее выпнули из Брей-хауса, – хотела показать, что только ей позволено контролировать ее действия.

– Но теперь же все по-другому, – чуть ли не рычу я.

Ей не плевать на нас. Я знаю это.

Я, черт возьми, это чувствую.

Его глаза широко раскрываются, а брови приподнимаются.

– Именно. Тогда речь шла только о ней, и то она не посчиталась со своими интересами – ведь ее отправили бы обратно в тот ад, в котором она жила, – просто назло. А теперь она одна из нас – хотя она не говорит так, она это знает. И вспомни, что она делала для нас, когда ей было совершенно пофигу, кто мы такие… Она столкнула девчонку в бассейн на вечеринке Грейвенов, чуть не задушила ту сучку, что сняла на видео тренера с его девушкой, а что она вытворяла на складах, когда пыталась помочь нам улизнуть незамеченными, а в домиках…

Я морщу лоб, и он кивает.

– А теперь представь, на что она готова ради нас, если мы ей небезразличны.

Дьявол. Он прав.

Я провожу ладонями по лицу и обхожу его.

– Я не готов думать об этой фигне прямо сейчас, Кэп. Мы выясним все это завтра, то есть, блин, сегодня после игры.

– Ага, – зевает он. – Отличная идея.

Он следует за мной и исчезает в своей комнате.

Я останавливаюсь у ванной и слышу, что вода все еще течет, так что я направляюсь к своей, чтобы принять душ по-быстрому.

Я не знаю, верно ли то, о чем говорил Кэп, и, черт возьми, намерен выяснить это, но прямо сейчас я собираюсь лечь с ней в постель, заняться с ней сексом, если ей это нужно, прижать к себе, если она позволит, а обо всем том дерьме, что случилось сегодня, мы подумаем завтра.

Я забираюсь под одеяло и натягиваю пушистый плед до самого подбородка, вцепившись в него, как в броню, когда из коридора до меня доносится шлепанье.

Ручка поворачивается, но не полностью – замок заперт. Я задерживаю дыхание.

За этим следует бесконечная звенящая тишина, и я прикусываю зубами щеку, чтобы сдержать жалкие слезы, что вот-вот хлынут рекой.

Ручка поворачивается еще раз, но уже медленнее и тише – еще одна попытка… так, на всякий случай.

Сердитый удаляющийся топот и приглушенный хлопок закрывающейся двери.

В эту же секунду я глубоко выдыхаю, вытаскиваю из-под одеяла нож и раскрываю его. Провожу пальцем по лезвию, читая выгравированную на нем надпись.

«Семья – это не только общая кровь».

Звучит забавно, если задуматься.

Семья – это не только общая кровь, при этом за тех, кого мы выбрали сами, мы готовы истечь кровью.

Я прокалываю кончик пальца, чтобы на нем появилась темно-красная капля, и провожу им по губам. Слегка тру губой о губу, пропуская язык через зубы, и во рту появляется металлический привкус – привкус ненависти к себе.

Прости, здоровяк. За все, что было сегодня… и за то, что еще впереди.