– Сядь! Тебя вызвали сюда по определенной причине. Не вижу в этом никакого смысла, но процедура есть процедура. Сядь.

Хебстер сел. В его голову закрался вопрос, платили ли Браганзе хотя бы половину того жалованья, что получала Грета Сайденхайм. Конечно, у Греты есть много талантов, и она выполняет совершенно разные, уникальные поручения. Нет, после уплаты всех налогов и социальных отчислений Браганза едва ли получает хотя бы треть.

Его внимание привлекла протянутая Браганзой газета; он взял ее. Браганза хмыкнул, опустился в свое кресло и повернулся на нем лицом к окну.

Это был выпуск «Вечернего гуманиста» за прошлую неделю. Газета служила голосом небольшого, но очень ясно формулирующего свои требования меньшинства, и Хебстер вспомнил, что при последнем ознакомлении с ней возникло чувство, что перед ним публикация какой-то крупной корпорации. Даже если уменьшить вдвое тираж, заявленный в левом верхнем углу, все равно будет три миллиона потребителей, готовых платить деньги.

В правом верхнем углу в красной рамке размещался призыв «Читай гуманиста!». Зеленый заголовок во всю ширину первой страницы гласил: «Трёп – первякам, людям – осмысленность».

Но самое главное находилось по центру страницы. Карикатура.

Полдесятка первяков, у всех длинные волнистые бороды и рты с безумными улыбками с высунутыми языками; они скопом сидят в ветхой повозке, держат вожжи, к ним привязано несколько напряженных и тучных джентльменов, одетых просто, но в высоких цилиндрах. В зубы самого толстого и уродливого из них вставлены удила. На удилах написано «Бешеные деньги», на мужчине – «Алджернон Хебстер».

Под повозку попадают, крушатся и ломаются различные вещи и персонажи: надпись в картинной рамке «Дом, милый дом» вместе с куском стены, аккуратно подстриженный мальчик в униформе бойскаута, скоростной локомотив и прекрасная девушка с плачущим младенцем в руках.

Надпись под карикатурой гласила: «Венец творения – или раб?»

– Эта газетенка стала довольно скандальной пропагандистской листовкой и сильно пожелтела, – вслух пробурчал Хебстер. – Не удивлюсь, если они зарабатывают на этом хорошие деньги.

– Значит, могу предположить, – спросил Браганза, не отрываясь от созерцания улицы, – что вы в последние месяцы не являетесь ее постоянным читателем.

– Признаюсь, к счастью, не являюсь.

– В этом ваша ошибка.

Хебстер смотрел на засаленные взлохмаченные черные волосы.

– Почему? – осторожно спросил он.

– Потому что она действительно стала исключительно успешной скандальной пропагандистской листовкой и чрезвычайно пожелтела. И основным объектом всех ее скандальных выпадов служите именно вы, – Браганза засмеялся. – Видите ли, эти люди считают, что сделки с первяками скорее грех, нежели уголовное преступление. И согласно этой морали, вы в их глазах сам Сатана.

На секунду прикрыв глаза, Хебстер попытался понять людей, которые считали успокаивающую и прекрасную концепцию прибыли полной грязью с копошащимися в ней трупными червями. Он вздохнул.

– Я рассматриваю высшизм как культ.

Казалось, что это проняло агента Спецкомисии. Он восторженно завертелся в кресле, показывая перед собой обоими указательными пальцами:

– Я совершенно с вами согласен! Это уже выходит за все рамки, к тому же под одними знаменами объединяются совершенно разные и противоречащие друг другу убеждения. Это упрямое, безумное отрицание болезненного факта: во Вселенной есть разум, который превосходит наш. И это отрицание крепнет с каждым днем, пока нет контакта с пришельцами. Если, как вполне может показаться, уважающему себя человечеству нет места в галактической цивилизации, то почему бы нам не остаться наедине с нашим самомнением. Вот так говорят люди типа Вандермира Демпси. Оставим при себе все исключительно человеческое и будем вращаться в нашем небольшом замкнутом мирке. Через несколько десятилетий все человечество будет охвачено этим ограниченным и примитивным мышлением.