Возможно, крыла будет недостаточно.

Возможно, нужна целая больница. На доход кинозвезды она может себе это позволить. Или даже обязана. Это ведь передается по наследству. По меньшей мере трем поколениям.

В больнице положено быть бодрым и веселым. У них это – как пароль. Это часть всеобъемлющего лечебно-оздоровительного ухода, основанного на том убеждении, что позитивное окружение формирует позитивную психику. В переполненной больнице все правила пронумерованы, как и пациенты. А как иначе поддерживать порядок? Медсестры и персонал больницы следуют инструкции и, если только обстоятельства не диктуют иное, всегда изъясняются позитивными выражениями. Лишь доктора держатся иначе. Скрючившись над своими стальными пюпитрами, прислушиваясь к фактам и выписывая назначения, они не утруждают себя участием в этой игре. Они постановщики. Сочинители. Это не их дело – исполнять. Чтобы усилить позитивность, некоторым пациентам дозволяется выезжать на дневные прогулки с семьей. Считается, что подобные выезды и взаимодействие с внешним миром вызывают ощущение нормальности. Вот и Мэрилин забирает мать на ланч. Они сидят на открытой площадке одного из ресторанов в Уиттьере. Глэдис сутулится, пряча лицо, словно за ней наблюдают. Не успевают они завести разговор, как она внезапно оглядывается и шепчет: «Вы должны забрать меня отсюда». Она почти не смотрит на дочь: очевидно, она и понятия не имеет, кто перед ней. На протяжении всего ланча она лишь ковыряется в жареном картофеле, повторяя: «С виду вы довольно-таки приятная дама, и я знаю, что вы не отвезете меня обратно». Когда они заканчивают и машина везет их назад, в больницу, мать не произносит ни слова, лишь иногда дернется, или прочистит горло, или фыркнет. Глэдис бросает косые взгляды и сжимает кулаки, словно вот-вот взорвется, затем смотрит в окно, на медленно пробегающий мимо, кадр за кадром, город, будто копается в чьих-то воспоминаниях. И лишь когда автомобиль сворачивает на длинную подъездную дорожку, говорит: «Я так и знала, что вам нельзя верить». И пока они идут к сестринскому отделению, Мэрилин смотрит под ноги, боясь, что любой зрительный контакт заставит ее разрыдаться. Младшая медсестра, дородная темнокожая женщина, выходит из-за стола им навстречу, берет Глэдис за руку и с широкой улыбкой, с воодушевлением заждавшегося родителя произносит:

– О, миссис Бейкер! Вы выглядите такой посвежевшей! Как приятно снова видеть вас дома!

Такси подъезжает к «Villa Nova» минут на пятнадцать позже назначенного времени, но Джо словно и не замечает своей непунктуальности. Через массивную деревянную дверь, блокирующую шум с бульвара Сансет, он проходит внутрь, мимо метрдотеля, чувствуя обращенные на него взгляды. Уж лучше бы занимались собой! Немного уединения – вот и все, на что он надеялся, завершив в прошлом сезоне карьеру. Направляясь к дальнему столу, он смотрит под ноги. «Привет, Джо», – говорит кто-то, но он не оборачивается, лишь поджимает губы в улыбку и продолжает идти; он ждал этого вечера долгие недели. Жаль только, что все это происходит на публике.

Этот ужин стал возможным благодаря Дэвиду Марчу, тележурналисту, организовавшему фотосессию Мэрилин Монро и другого бейсболиста, лефт-филдера «Филадельфии Атлетикс» Гаса Зерниала. Джо позвонил Марчу, заявив, что раз уж тот устраивает встречи Мэрилин с бейсболистами, он тоже хочет в этом участвовать. Он знал, что Марч уступит – люди вроде него всегда предпочитали иметь Джо на своей стороне. Марч высказал опасение, что Мэрилин может не согласиться – ей, мол, нравится вести дела на собственных условиях, ничего личного. «А ты постарайся как следует», – сказал ему Джо. Мэрилин немного поупиралась, но в итоге все же согласилась на это «свидание вслепую» – после того как Марч сказал, что и сам будет в ресторане со своей девушкой. «Так оно и лучше, – заверил он Джо, – она не слишком интересуется спортом».