Но и бодаться с ним у меня нет ни сил, ни ресурсов. Он за один день устроил мне такое, что уже говорить, если решил основательно взяться.

Поэтому я приняла решение ехать. А там уже буду думать, что делать и как действовать.

От мамы, попрощавшись, мы уезжаем около пяти. Вещи уже наши собраны. Ромка в настроении — ещё бы, я сказала ему, что мы едем к папе. Он даже в сад попросился, куда ходил без особого рвения, чтобы козырнуть перед остальными, что у него теперь тоже есть папа и даже забирает его к себе в Москву.

Мне как раз нужно было собрать вещи и мысли заодно в кучу, и я отвела его на полдня. Потом мы съездили к маме, и вот вернулись домой.

Я заканчиваю приготовления к дороге, проверяю, что может понадобиться ребёнку в пути. По факту я даже не знаю, мы полетим на самолёте, или нам предстоит долгая поездка на автомобиле. Учитывая, что Нажинский был на машине, думаю, поедем на ней. Но, возможно, он просто взял её в аренду.

Ромка не может угомониться. Он перевозбуждён и очень активен, задаёт мне десятки вопросов.

“Мам, а папа когда приедет?”

“А уже восемь?”

“А скоро восемь?”

“А ещё не восемь?”

“А что мне папе сказать, когда он приедет?”

“А может, мне ему рисунок нарисовать?”

“А как ты думаешь, ему нравятся динозавры?”

Голова уже идёт кругом от этих вопросов. И самое страшное, чего я боюсь, так это острого болезненного разочарования для Ромки. Мне почему-то кажется, что не интересны Нажинскому ни рисунки детские, ни динозавры. Да и сам Ромка вряд ли. Видела я его взгляд на мальчика.

Тогда зачем мы ему? Чего хочет от нас?

В семь сорок пять я уже начинаю думать, что он не приедет. Я только обрадуюсь, но вот с Ромой придётся сложно объясняться. Однако в семь пятьдесят в дверь звонят.

— Папа приехал! — пищит сын и устремляется к двери.

Мне хочется притормозить его, уберечь, не дать обжечься о холодность мужчины, но духу не хватает.

— Добрый вечер, — говорит Нажинский, когда я открываю дверь. — Вы собраны?

Он, как и всегда, идеален. Тёмные джинсы, серая водолазка, чёрное строгое пальто. Весь с иголочки. От дизайнерской стрижки до начищенных дорогих туфель. Будто с рекламы бизнес-журнала сошёл. И такой же холодный и бездушный.

— Собраны, — отвечаю максимально ровно. — Машина, поезд или самолёт?

— Машина. Не люблю летать.

Интересная особенность, учитывая его образ жизни. Только я, пока замещала его секретаршу далёкие пять лет назад, всего за десять дней заказывала билеты на самолёт трижды.

— Привет, папа, — из-за меня выглядывает смущённый Ромка. Вся его активность резко испарилась, но я-то знаю, что она распирает его изнутри. — Ты нас правда забираешь?

— Здравствуй, мальчик. Правда.

Мальчик.

Офигеть. Просто “здравствуй, мальчик”.

Я отхожу в сторону, впуская Нажинского. О чём с ним говорить — понятия не имею. Всё, чего мне хочется — это вцепиться ему ногтями в лицо.

— Зачем вам столько вещей? — спрашивает, указывая на два чемодана, сумку и рюкзак. — Я же сказал, что обеспечу всем необходимым. Возьмите только документы.

— А моих динозавров можно? — спрашивает Рома, грустно глядя на собранный рюкзачок и игрушками.

— Других куплю.

— Но это мои любимые. Смотри: вот тирекс, вот карнотавр, вот кархародонтозавр.

— Смотрю, ты знаешь достаточно сложные названия, — кажется это не попытка взаимодействия, а что-то сродни удивления. Но Ромку ужасно воодушевляет.

— Я много знаю! — восклицает он. — И про места их обитания, и ещё про разные виды. И про палеозой, пермский период, мезозой.

Ромка просто влюблён в динозавров. Иногда мне кажется, что дети трёх-шести лет знают о динозаврах больше, чем палеонтологи.